Прошло уже достаточно времени, чтобы они могли обернуть назад в слободу; между тем день проходил за днем, а они не возвращались. Григорий Лукьянович находился в сильнейшем страхе и беспокойстве. Наконец, дня через три после
смерти князя Василия Прозоровского, во двор дома Малюты в александровской слободе вкатила повозка и из нее вышли оба его наперсника. Григорий Лукьянович находился в известной уже читателям своей отдельной горнице и, увидав в окно приезжих, сам бросился отворять им дверь.
Неточные совпадения
— Не вы ли у постели умирающего царя не забывали интриг и крамол ваших, думали лишь о своих выгодах, не постыдились у одра
смерти венценосного отца отступаться от его сына, переметываться на сторону
князя Владимира.
Князь Василий молчал, дав выплакаться на своей груди сыну своего дорогого, погибшего такою бесславною
смертью друга.
После же самоотверженного поступка последнего, спасшего старого
князя от неминуемой
смерти, Яков Потапович начал положительно благоговеть перед юношей, хотя горькая для него мысль о том, что молодой Воротынский мог явиться самым подходящим женихом для молодой княжны, все чаще и чаще, особенно после рокового случая на охоте, стала приходить ему в голову.
На это, клянусь тебе Господом, у меня хватит решимости; но, подобно трусу, скрываться у тебя в вотчине, подводя тебя под царский гнев, быть вдали от тебя,
князь, и от княжны, моей нареченной невесты, вдали от места, где решается вопрос о моей жизни или
смерти, я не решусь…
«Как я мог поверить, что честный и самоотверженный друг мой,
князь Владимир, мог быть способен на такой гнусный поступок, как оклеветание отца и дяди своей невесты? Я, подлый, гадкий, низкий себялюбец, порадовался возможности столкнуть с высоты своего соперника и без того несчастного, умирающего, быть может, теперь от истязаний, произведенных пытками, приговоренного бесповоротно к
смерти», — пронеслось самообвинение в голове Якова Потаповича.
— Защищаться нельзя, — горько усмехнулся
князь Василий, — а бегство хуже, позорнее
смерти…
— Хотя
князь Василий находит для себя бегство позорнее
смерти, но он все-таки перед близкою перспективою своей казни найдет возможность укрыть в Литве спасенного Воротынского вместе с княжной Евпраксией.
— А в том, что казненный вчера
князь Воротынский не осквернил уста свои ложью перед
смертью, а сущую правду рассказал о
князе Василии Прозоровском.
— Увезли, изверги, увезли князя-батюшку на муку, на
смерть лютую!
Он понял, что участь
князя Василия была решена бесповоротно, что если теперь он еще жив, заключенный в одну из страшных тюрем Александровской слободы, то эта жизнь есть лишь продолжительная и мучительная агония перед неизбежною
смертью; только дома безусловно и заранее осужденных бояр отдавались на разграбление опричников ранее, чем совершится казнь несчастных владельцев.
— Не мы себя, но мучитель отравляет нас: лучше принять
смерть от царя, нежели от палача, — с твердостью заметила
князю его супруга, княгиня Евдокия.
Он готовил опьяненному убийствами царю новую кровавую забаву, решив, что после
смерти «старого
князя», как называли современники Владимира Андреевича, наступила очередь и для окончательной расправы с его мнимым сообщником,
князем Василием Прозоровским, временно как бы забытым в мрачном подземелье одной из слободских тюрем.
Сам великий государь показал нам пример ее; с сокрушенным сердцем, со слезами отчаяния на глазах, предал он
смерти своего ближайшего родственника —
князя Владимира Андреевича, уличенного в том, что, подкупив царского повара, он замышлял отравить царя, а твой брат должен был дать для того нужное зелье, которое и найдено в одном из подвалов его дома…
Эта, окончившаяся пагубно и для Новгорода, и для самого грозного опричника, затея была рассчитана, во-первых, для сведения старых счетов «царского любимца» с новгородским архиепископом Пименом, которого, если не забыл читатель, Григорий Лукьянович считал укрывателем своего непокорного сына Максима, а во-вторых, для того, чтобы открытием мнимого важного заговора доказать необходимость жестокости для обуздания предателей, будто бы единомышленников
князя Владимира Андреевича, и тем успокоить просыпавшуюся по временам, в светлые промежутки гнетущей болезни, совесть царя, несомненно видевшего глубокую скорбь народа по поводу
смерти близкого царского родича от руки его венценосца, — скорбь скорее не о жертве, неповинно, как были убеждены и почти открыто высказывали современники, принявшей мученическую кончину, а о палаче, перешедшем, казалось, предел возможной человеческой жестокости.
Неточные совпадения
— Это письмо того самого Столбеева, по
смерти которого из-за завещания его возникло дело Версилова с
князьями Сокольскими.
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до
смерти старик, призвав дочь и друзей своих, Пелищева и
князя В—го, велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят тысяч рублей.
По
смерти его и когда уже выяснились дела, Катерина Николаевна уведомила Анну Андреевну, через своего поверенного, о том, что та может получить эти шестьдесят тысяч когда захочет; но Анна Андреевна сухо, без лишних слов отклонила предложение: она отказалась получить деньги, несмотря на все уверения, что такова была действительно воля
князя.
Я упомянул о
смерти старого
князя Николая Ивановича.
Он уважал, правда, Державина и Крылова: Державина за то, что написал оду на
смерть его дяди
князя Мещерского, Крылова за то, что вместе с ним был секундантом на дуэли Н. Н. Бахметева.