Неточные совпадения
Вскоре после этих крестин Стамбулов обратился к своему высокопоставленному куму с предложением — с каким вы думаете? —
быть кандидатом на болгарский престол. Неожиданное, но крайне лестное предложение
было, конечно, принято, и воображаемый французский граф де Тулуз Лотрек — arias Савин —
уехал в Константинополь, чтобы хлопотать и заручиться симпатиями великого визиря и влиятельных лиц, близко стоящих к будущему его сюзерену-падишаху.
Жена моя
была страшная кокетка, а я ревновал ее, и кончилось все это тем, что в один прекрасный день она
уехала из Одессы сухаживающим за нею гусарским офицером.
Но
уезжать из Бреста и не извлечь пользы из такого положения, в каком я находился,
был глупо, и я придумал, как извлечь эту пользу.
— Конечно, это, наверное, сыщик и визит его не предвещает ничего хорошего… Нет, моя милая, надо принять безотлагательно меры предосторожности и, по моему мнению, самое лучшее
будет, если мы сегодня или завтра
уедем из Брюсселя и даже из Бельгии.
Будь Николай Герасимович один и не подсмеивайся над его страхом Мадлен, он
уехал бы, замаскировав свой отъезд и скрыв следы, но насмешки любимой женщины его стесняли и ему совестно
было проявить перед ней трусость.
Уезжали все заключенные, требуемые в суд, в девять часов утра и находились там до шести часов вечера, то
есть до окончание дела в суде и возвращения кареты в тюрьму.
Во время тех же поездок в суд Николай Герасимович Савин познакомился с двумя очень милыми людьми: депутатом бельгийской палаты Ван-Смиссеном, обвинявшемся в убийстве своей жены из ревности, и французом графом Дюплекс де Кадиньян — любовником этой убитой мужем женщины, который, увлекшись ею, наделал в Брюсселе более миллиона долгов, а после ее смерти
уехал в Ниццу, не расплатившись со своими кредиторами и поднадув несколько простаков-бельгийцев, почему и
был привлечен к суду за мошенничество.
И действительно, ее гордость действовала на Николая Герасимовича благотворно, пока она
была с ним, но как только она
уехала, чаша страдания его переполнилась.
— А следовательно, она должна
уехать, как бы это ни
было тяжело…
— Да, я узнала об этом гораздо позднее. Дело
было в том, что мы должны
были жить только на доходы с имения. Отец стал бывать дома еще реже, а когда приезжал,
был мрачен и рассеян и скоро
уезжал опять. Мать моя с каждым днем становилась бледнее и плоше. Она старалась скрыть от меня свое горе. Но наконец ей стало не под силу. Она делалась все слабее и слабее. У нее открылась чахотка, и когда мне исполнилось девятнадцать лет, она умерла, а, умирая, все звала меня, называя всевозможными ласковыми именами.
Старик стал присматриваться к этим отношениям, и результатом этого наблюдения
было то, что молодой доктор
уехал на продолжительное время за границу.
Молодой человек
уехал без денег и, конечно, в первое время
был страшно взбешен на «петербургского Шейлока», как даже прозвал Корнилия Потаповича, и рассказывал этот случай своим приятелям с пеной у рта.
Ему надо
было, чтобы Неволин
уехал из Петербурга, и он
уехал.
Подруга графини вскоре после проведенного вечера у полковницы Усовой
уехала в Отрадное к своим родителям, и несмотря на просьбы Надежды Корнильевны, не
была отпущена ими на ее свадьбу.
«Сама зовет!.. А он-то как
будет рад… Это судьба», — решила Ольга Ивановна и, переговорив с родителями, которые тоже
были тронуты последними письмами графини Надежды Корнильевны,
Уехала в Петербург.
— Невозможно
было добиться лишь одного, куда они
уехали из имения, — заметил Селезнев.
— О,
уезжай,
уезжай отсюда, куда бы то ни
было, и я заплачу тебе все, что ты хочешь! — скрежетал граф Сигизмунд Владиславович.
— Не иголка… Не затеряется… Далеко не
уедет… Может
быть, знает Савин…
Честь Любовь Аркадьевны Селезневой
была восстановлена, но Долинский не выдержал до конца и
уехал на станцию, а оттуда в Москву.
— Честь ваша спасена, хотя вы
будете очень несчастны, Любовь Аркадьевна! — сказал он, поднимая ее. — Но прошу вас, что бы ни случилось, знать, что я ваш на всю жизнь… Теперь я
уеду, но в знак вашего расположения, дайте мне что-нибудь на память.
—
Буду являться с рапортом… — пошутил Николай Герасимович, прощаясь с Сергеем Павловичем, и
уехал.
— Благополучно, так благополучно, и слава Богу… Тебе надо
будет сегодня вечером
уехать.
Отъезд Мадлен де Межен накануне того дня, когда назначено
было похищение Веры Семеновны Усовой, так хорошо все устраивал, что Савин не обратил внимания на отказ молодой женщины от перевода денег за границу и от других подозрительных сторон ее решения
уехать.
Она
уезжала — это
было ему надо, а до остального ему
было безразлично.
Полковница осталась с «детьми», как она назвала их,
пить кофе и
уехала, обещая навещать и пригласив к себе.
Он
уехал на другой день после этого заявления. Имение, вследствие безалаберности графа Вельского и небрежности Неелова,
было запущено.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше
уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да
уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело
есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соединения церквей и
уехала торопясь, так как ей в этот день приходилось
быть еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
— Я
буду, — отвечала Варенька. — Они собираются
уезжать, так я обещалась помочь укладываться.
Но слова
были сказаны, и Алексей Александрович
уехал, ничего не сказав.