Ей, видимо, не удавалось подавить в себе досаду. Долинский с почтительным поклоном вышел из гостиной. Любовь Аркадьевна схватила
руку матери и хотела сказать что-то, но та перебила ее и холодно проговорила...
Неточные совпадения
— В день похорон неожиданно вернулся из Петербурга отец. Должно быть, он был потрясен глубоко. Он опустился перед гробом на колени и со слезами целовал холодную
руку покойницы. С этой минуты мы не разлучались. Казалось, он хотел вознаградить меня за все зло, которое сделал моей
матери.
— Я понимаю, что ты скрываешь от
матери, которая не одобряет твоих симпатий. Она и теперь осудила бы тебя за то, что ты сидишь у меня на коленях. Ну, да ничего. Ты для меня то же любимое дитя, которое десять-двенадцать лет тому назад я носил на
руках. Но тогда твое сердце принадлежало только мне, а теперь…
«Она подразумевает графа Вельского, — подумала молодая девушка. — Значит, она все же орудие в
руках моей
матери… — О, милый Владимир! — работала далее ее пристрастная мысль. — Мы окружены врагами. Тебя хотят оклеветать, унизить в моих глазах, дорогой мой. Да, я буду недостойна твоей любви, если когда-либо усомнюсь в тебе».
— Ах, мама такая странная! Она сама смеется надо мною. Да нет! Я больше здесь не останусь! Я сейчас скажу ей, — прибавила она, увидя
мать у буфета и, оставя
руку Николая Герасимовича, подошла к ней.
— Я не только знаю, но даже, как кажется, я перед ее
матерью в большом долгу… Я нянчил ее
мать когда-то на
руках.
В это время в столовую вошел Сиротинин, поцеловал
руку у
матери и невесты и присел к столу.
Другой мир, мир создания идеалов вместе с подругами, развернулся перед девочкой, и хотя Капитолина Андреевна, ввиду того, что «благодетель» попав в
руки одной «пройдохи-танцовщицы», стал менее горячо относиться к приготовляемому ему лакомому куску, и не дала Вере Семеновне кончить курс, но «иной мир» уже возымел свое действие на душу молодой девушки, и обломать ее на свой образец и подвести под своеобразные рамки ее дома для Каоитолины Андреевны представлялось довольно затруднительно, особенно потому, что она не догадывалась о причине упорства и начала выбивать «дурь» из головы девчонки строгостью и своим авторитетом
матери.
Насколько молодая девушка была, по выражению Капитолины Андреевны, «упориста» относительно ее, настолько молодая женщина стала в
руках интриганки-матери мягка, как воск.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под
руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
Сын растерянно гладил
руку матери и молчал, не находя слов утешения, продолжая думать, что напрасно она говорит все это. А она действительно истерически посмеивалась, и шепот ее был так жутко сух, как будто кожа тела ее трещала и рвалась.
Неточные совпадения
А тут к тебе // Старуха,
мать покойника, // Глядь, тянется с костлявою, // Мозолистой
рукой.
«А что? ему, чай, холодно, — // Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в
руки взять ребеночка // Хотел. Дитя заплакало. // А
мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
Только впоследствии, когда блаженный Парамоша и юродивенькая Аксиньюшка взяли в
руки бразды правления, либеральный мартиролог вновь восприял начало в лице учителя каллиграфии Линкина, доктрина которого, как известно, состояла в том, что"все мы, что человеки, что скоты, — все помрем и все к чертовой
матери пойдем".
Увидав
мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо, поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы
руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее
руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала
мать, сказала, отстраняя
руку: