Цитаты со словом «свести»
Несколько улан верхами
провожали нас до русского арьергарда, в виду которого они пожелали счастливого пути и поскакали назад.
Отец мой
провел лет двенадцать за границей, брат его — еще дольше; они хотели устроить какую-то жизнь на иностранный манер без больших трат и с сохранением всех русских удобств. Жизнь не устроивалась, оттого ли, что они не умели сладить, оттого ли, что помещичья натура брала верх над иностранными привычками? Хозяйство было общее, именье нераздельное, огромная дворня заселяла нижний этаж, все условия беспорядка, стало быть, были налицо.
Я часы целые
проводил в его комнате, докучал ему, притеснял его, шалил — он все выносил с добродушной улыбкой, вырезывал мне всякие чудеса из картонной бумаги, точил разные безделицы из дерева (зато ведь как же я его и любил).
Недоставало, может, одного — товарища, но я все ребячество
провел в одиночестве [Кроме меня, у моего отца был другой сын, лет десять старше меня.
Лет с двенадцати и до тридцати он
провел под ножом хирургов.
Он получил порядочное образование на французский манер, был очень начитан, — и
проводил время в разврате и праздной пустоте до самой смерти.
Он
завел большую библиотеку и целую крепостную сераль, и то и другое держал назаперти.
Лишенный всяких занятий и скрывая страшное самолюбие, доходившее до наивности, он для рассеяния скупал ненужные вещи и
заводил еще более ненужные тяжбы, которые вел с ожесточением.
Сенатор был по характеру человек добрый и любивший рассеяния; он
провел всю жизнь в мире, освещенном лампами, в мире официально-дипломатическом и придворно-служебном, не догадываясь, что есть другой мир, посерьезнее, — несмотря даже на то, что все события с 1789 до 1815 не только прошли возле, но зацеплялись за него.
У нас было тоже восемь лошадей (прескверных), но наша конюшня была вроде богоугодного заведения для кляч; мой отец их держал отчасти для порядка и отчасти для того, чтоб два кучера и два форейтора имели какое-нибудь занятие, сверх хождения за «Московскими ведомостями» и петушиных боев, которые они
завели с успехом между каретным сараем и соседним двором.
Лет до десяти я не замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я живу в доме моего отца, что у него на половине я держу себя чинно, что у моей матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово
водила гулять и говорила со мной по-немецки; все шло своим порядком, а между тем я начал призадумываться.
Не было мне ни поощрений, ни рассеяний; отец мой был почти всегда мною недоволен, он баловал меня только лет до десяти; товарищей не было, учители приходили и уходили, и я украдкой убегал,
провожая их, на двор поиграть с дворовыми мальчиками, что было строго запрещено.
Представляя слуг и рабов распутными зверями, плантаторы
отводят глаза другим и заглушают крики совести в себе.
Когда он разгонял наконец мальчишек и оставался один, его преследования обращались на единственного друга его, Макбета, — большую ньюфаундлендскую собаку, которую он кормил, любил, чесал и холил. Посидев без компании минуты две-три, он сходил на двор и приглашал Макбета с собой на залавок; тут он
заводил с ним разговор.
Толочанов, должно быть, очень любил ее; он с этого времени впал в задумчивость, близкую к помешательству, прогуливал ночи и, не имея своих средств, тратил господские деньги; когда он увидел, что нельзя
свести концов, он 31 декабря 1821 года отравился.
В самом деле, большей частию в это время немца при детях благодарят, дарят ему часы и отсылают; если он устал бродить с детьми по улицам и получать выговоры за насморк и пятны на платьях, то немец при детях становится просто немцем,
заводит небольшую лавочку, продает прежним питомцам мундштуки из янтаря, одеколон, сигарки и делает другого рода тайные услуги им.
В первой молодости моей я часто увлекался вольтерианизмом, любил иронию и насмешку, но не помню, чтоб когда-нибудь я взял в руки Евангелие с холодным чувством, это меня
проводило через всю жизнь; во все возрасты, при разных событиях я возвращался к чтению Евангелия, и всякий раз его содержание низводило мир и кротость на душу.
Это
свело с ума всю родню его: гвалт, слезы, просьбы.
В нескольких верстах от Вяземы князя Голицына дожидался васильевский староста, верхом, на опушке леса, и
провожал проселком. В селе, у господского дома, к которому вела длинная липовая аллея, встречал священник, его жена, причетники, дворовые, несколько крестьян и дурак Пронька, который один чувствовал человеческое достоинство, не снимал засаленной шляпы, улыбался, стоя несколько поодаль, и давал стречка, как только кто-нибудь из городских хотел подойти к нему.
Когда мы ехали назад, я увидел издали на поле старосту, того же, который был при нас, он сначала не узнал меня, но, когда мы проехали, он, как бы спохватившись, снял шляпу и низко кланялся. Проехав еще несколько, я обернулся, староста Григорий Горский все еще стоял на том же месте и смотрел нам вслед; его высокая бородатая фигура, кланяющаяся середь нивы, знакомо
проводила нас из отчуждившегося Васильевского.
Прежде мы имели мало долгих бесед. Карл Иванович мешал, как осенняя муха, и портил всякий разговор своим присутствием, во все мешался, ничего не понимая, делал замечания, поправлял воротник рубашки у Ника, торопился домой, словом, был очень противен. Через месяц мы не могли
провести двух дней, чтоб не увидеться или не написать письмо; я с порывистостью моей натуры привязывался больше и больше к Нику, он тихо и глубоко любил меня.
Ранние прогулки эти
завел неутомимый Карл Иванович.
Все они были люди довольно развитые и образованные — оставленные без дела, они бросились на наслаждения, холили себя, любили себя, отпускали себе добродушно все прегрешения, возвышали до платонической страсти свою гастрономию и
сводили любовь к женщинам на какое-то обжорливое лакомство.
Старосты и его missi dominici [господские сподручные (лат.).] грабили барина и мужиков; зато все находившееся на глазах было подвержено двойному контролю; тут береглись свечи и тощий vin de Graves [сорт белого вина (фр.).] заменялся кислым крымским вином в то самое время, как в одной деревне
сводили целый лес, а в другой ему же продавали его собственный овес.
Когда Нику было лет пятнадцать, Карл Иванович
завел было лавку, но, не имея ни товара, ни покупщиков и растратив кой-как сколоченные деньги на эту полезную торговлю, он ее оставил с почетным титулом «ревельского негоцианта».
После этого он садился за свой письменный стол, писал отписки и приказания в деревни,
сводил счеты, между делом журил меня, принимал доктора, а главное — ссорился с своим камердинером.
— Это очень опасно, с этого начинается сумасшествие. Камердинер с бешенством уходил в свою комнату возле спальной; там он читал «Московские ведомости» и тресировал [заплетал (от фр. tresser).] волосы для продажных париков. Вероятно, чтоб
отвести сердце, он свирепо нюхал табак; табак ли был у него силен, нервы носа, что ли, были слабы, но он вследствие этого почти всегда раз шесть или семь чихал.
О сыне носились странные слухи: говорили, что он был нелюдим, ни с кем не знался, вечно сидел один, занимаясь химией,
проводил жизнь за микроскопом, читал даже за обедом и ненавидел женское общество. Об нем сказано в «Горе от ума...
Человек зажигал свечку и
провожал этой оружейной палатой, замечая всякий раз, что плаща снимать не надобно, что в залах очень холодно; густые слои пыли покрывали рогатые и курьезные вещи, отражавшиеся и двигавшиеся вместе со свечой в вычурных зеркалах; солома, остававшаяся от укладки, спокойно лежала там-сям вместе с стриженой бумагой и бечевками.
А дом родительский меня преследовал даже в университете в виде лакея, которому отец мой велел меня
провожать, особенно когда я ходил пешком.
До семи лет было приказано
водить меня за руку по внутренней лестнице, которая была несколько крута; до одиннадцати меня мыла в корыте Вера Артамоновна; стало, очень последовательно — за мной, студентом, посылали слугу и до двадцати одного года мне не позволялось возвращаться домой после половины одиннадцатого.
Малов тихо сошел с кафедры и, съежившись, стал пробираться к дверям; аудитория — за ним, его
проводили по университетскому двору на улицу и бросили вслед за ним его калоши.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня взять и
свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
Так
проводили мы время, пируя ночью и ложась спать днем.
[Как розно было понято в России путешествие Гумбольдта, можно судить из повествования уральского казака, служившего при канцелярии пермского губернатора; он любил рассказывать, как он
провожал «сумашедшего прусского принца Гумплота».
Думаю — нет, брат, меня не
проведешь, сделал фрунт и ответил: того, мол, ваша светлость, служба требует — все равно, мы рады стараться».
Вот этот-то действительный тайный Пик де ла Мирандоль
завел нового рода испытания. Он велел отобрать лучших студентов для того, чтоб каждый из них прочел по лекции из своих предметов вместо профессора. Деканы, разумеется, выбрали самых бойких.
Студенты и профессора жали мне руки и благодарили, Уваров
водил представлять князю Голицыну — он сказал что-то одними гласными, так, что я не понял.
А дома всех встретили вонючей хлористой известью, «уксусом четырех разбойников» и такой диетой, которая одна без хлору и холеры могла
свести человека в постель.
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики
провезли их до русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
Когда тело покойника явилось перед монастырскими воротами, они отворились, и вышел Мелхиседек со всеми монахами встретить тихим, грустным пением бедный гроб страдальца и
проводить до могилы. Недалеко от могилы Вадима покоится другой прах, дорогой нам, прах Веневитинова с надписью: «Как знал он жизнь, как мало жил!» Много знал и Вадим жизнь!
Свирепые наказания мальчиков 16–17 лет служили грозным уроком и своего рода закалом; занесенная над каждым звериная лапа, шедшая от груди, лишенной сердца, вперед
отводила розовые надежды на снисхождение к молодости.
Огарев сам
свез деньги в казармы, и это сошло с рук. Но молодые люди вздумали поблагодарить из Оренбурга товарищей и, пользуясь случаем, что какой-то чиновник ехал в Москву, попросили его взять письмо, которое доверить почте боялись. Чиновник не преминул воспользоваться таким редким случаем для засвидетельствования всей ярости своих верноподданнических чувств и представил письмо жандармскому окружному генералу в Москве.
Тогда на месте А. А. Волкова, сошедшего с ума на том, что поляки хотят ему поднести польскую корону (что за ирония —
свести с ума жандармского генерала на короне Ягеллонов!), был Лесовский. Лесовский, сам поляк, был не злой и не дурной человек; расстроив свое именье игрой и какой-то французской актрисой, он философски предпочел место жандармского генерала в Москве месту в яме того же города.
Лгать мне не пришлось: несчастный был в сильнейшей горячке; исхудалый и изнеможенный от тюрьмы и дороги, полуобритый и с бородой, он был страшен, бессмысленно
водил глазами и беспрестанно просил пить.
Больной уставил на меня глаза и пробормотал: «Это вы?» Он назвал меня. «Вы меня не узнаете», — прибавил он голосом, который ножом
провел по сердцу.
Мне разом сделалось грустно и весело; выходя из-за университетских ворот, я чувствовал, что не так выхожу, как вчера, как всякий день; я отчуждался от университета, от этого общего родительского дома, в котором
провел так юно-хорошо четыре года; а с другой стороны, меня тешило чувство признанного совершеннолетия, и отчего же не признаться, и название кандидата, полученное сразу.
Он пожал плечами, как будто он всю жизнь
провел в Смольном монастыре или в великой пятнице.
— Au madère, — это зять Платона Богдановича, верно, так
завел; cela sent les casernes de la garde. [С мадерой… это пахнет гвардейскими казармами (фр.).]
О выборе не может быть и речи; обуздать мысль труднее, чем всякую страсть, она влечет невольно; кто может ее затормозить чувством, мечтой, страхом последствий, тот и затормозит ее, но не все могут. У кого мысль берет верх, у того вопрос не о прилагаемости, не о том — легче или тяжеле будет, тот ищет истины и неумолимо, нелицеприятно
проводит начала, как сен-симонисты некогда, как Прудон до сих пор.
Цитаты из русской классики со словом «свести»
— Нет, при полиции; mademoiselle Бертольди когда-то предсказала мне сойтись с полицией, — судьба меня и
свела с нею.
Встреча в Петербурге с воротившимся из-за границы Николаем Всеволодовичем чуть не
свела его с ума.
Ведь и понимаю настроение-то ваше душевное, тогдашнее-то… да ведь все-таки этак вы себя просто с ума
сведете, ей-богу-с!
— Тебе бы в трактирах плясать, — с ума
свел бы ты людей!..
А с мучительной проблемой Китая еще предстоит
свести счеты.
Ассоциации к слову «свести»
Синонимы к слову «свести»
Предложения со словом «свести»
- Мы – четыре обыкновенные женщины, которых судьба свела вместе более десяти лет назад.
- Будучи не в силах противостоять ему на поле, соперники пытались свести счёты за его пределами.
- Через несколько минут после начала игры я поняла, что к чему, и высчитала точные объёмы заказов, пока остальные студенты ещё никак не могли свести концы с концами.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «свести»
Значение слова «свести»
СВЕСТИ́, сведу́, сведёшь; прош. свёл, свела́, -ло; прич. прош. све́дший; прич. страд. прош. сведённый, -дён, -дена́, -дено́; деепр. сведя́; сов., перех. (несов. сводить2). 1. Помочь кому-л. или заставить кого-л. сойти вниз. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова СВЕСТИ
Афоризмы русских писателей со словом «свести»
- Я не знал, что любовь-зараза,
Я не знал, что любовь-чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
- Делом, не сведя конца,
Не надобно хвалиться.
- Наши газеты, а порой и беллетристика употребляют слово только как понятие, но если слово — только понятие, то язык можно свести к пятистам фразам и на них объясняется, как на эсперанто.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно