Неточные совпадения
Вино и чай, кабак и трактир — две постоянные страсти русского слуги; для них он крадет, для них он беден, из-за них он выносит гонения, наказания и покидает семью в нищете. Ничего нет
легче, как с высоты трезвого опьянения патера Метью осуждать пьянство и, сидя за чайным столом, удивляться, для чего слуги ходят
пить чай в трактир, а
не пьют его дома, несмотря на то что дома дешевле.
В одном-то
из них дозволялось жить бесприютному Карлу Ивановичу с условием ворот после десяти часов вечера
не отпирать, — условие
легкое, потому что они никогда и
не запирались; дрова покупать, а
не брать
из домашнего запаса (он их действительно покупал у нашего кучера) и состоять при моем отце в должности чиновника особых поручений, то
есть приходить поутру с вопросом, нет ли каких приказаний, являться к обеду и приходить вечером, когда никого
не было, занимать повествованиями и новостями.
К концу тяжелой эпохи,
из которой Россия выходит теперь, когда все
было прибито к земле, одна официальная низость громко говорила, литература
была приостановлена и вместо науки преподавали теорию рабства, ценсура качала головой, читая притчи Христа, и вымарывала басни Крылова, — в то время, встречая Грановского на кафедре, становилось
легче на душе. «
Не все еще погибло, если он продолжает свою речь», — думал каждый и свободнее дышал.
Из балагана показалась сама, молча посмотрела на улыбавшегося мужа, схватила его за ворот и как мешок с сеном толкнула в балаган; старик едва успел крикнуть в момент своего полета: «А я ба-арина привел…» Зайчиха была обстоятельная старуха, какие встречаются только на заводах среди староверов или в соседстве с ними; ее умное лицо, покрытое глубокими морщинами и складками, свидетельствовало о давнишней красоте, с одной стороны, и, с другой, о том, что жизнь Зайчихи
была не из легких.
Лежа в койке, он долго еще думал о том, как бы оправдать доверие Василия Федоровича, быть безукоризненным служакой и вообще быть похожим на него. И он чувствовал, что серьезно любит и море, и службу, и «Коршуна», и капитана, и товарищей, и матросов. За этот год он привязался к матросам и многому у них научился, главное — той простоте отношений и той своеобразной гуманной морали, полной прощения и любви, которая поражала его в людях, жизнь которых
была не из легких.
Неточные совпадения
— Что ж делать, по вашему? — спросила она с тою же
легкою насмешливостью. Ей, которая так боялась, чтоб он
не принял легко ее беременность, теперь
было досадно зa то, что он
из этого выводил необходимость предпринять что-то.
Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца;
легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое,
не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое
было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.
Все
было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи
были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак
не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное все
было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек
из ленты, или шарф
легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал шею, или выпущены
были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки
из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
Но каков
был мой стыд, когда вслед за гончими, которые в голос вывели на опушку, из-за кустов показался Турка! Он видел мою ошибку (которая состояла в том, что я
не выдержал) и, презрительно взглянув на меня, сказал только: «Эх, барин!» Но надо знать, как это
было сказано! Мне
было бы
легче, ежели бы он меня, как зайца, повесил на седло.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через минуту, с бесконечным мучением смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты
не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам
не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне
легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?