Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну, прося его не забывать бедного брата и помогать ему. У Ивашевых осталось двое детей, двое малюток без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и матери. Брат Ивашева испросил у Николая позволения
взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им имени отца; удалось и это.
Неточные совпадения
Плантаторы обыкновенно вводят в счет страховую премию рабства, то есть содержание жены,
детей помещиком и скудный кусок хлеба где-нибудь в деревне под старость лет. Конечно, это надобно
взять в расчет; но страховая премия сильно понижается — премией страха телесных наказаний, невозможностью перемены состояния и гораздо худшего содержания.
А тут пошли аресты: «того-то
взяли», «того-то схватили», «того-то привезли из деревни»; испуганные родители трепетали за
детей. Мрачные тучи заволокли небо.
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из
детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу, прося только, чтобы и ее
взяли; ямщики провезли их до русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
Заставить, чтоб мать желала смерти своего
ребенка, а иногда и больше — сделать из нее его палача, а потом ее казнить нашим палачом или покрыть ее позором, если сердце женщины
возьмет верх, — какое умное и нравственное устройство!
Барин ее Мусин-Пушкин ссылал ее с мужем на поселение, их сын лет десяти оставался, она умоляла дозволить ей
взять с собой
дитя.
—
Возьмите меня с собой… Я вам буду служить верой и правдой, вам надобно горничную,
возьмите меня. Здесь я должна погибнуть от стыда… — И она рыдала, как
дитя.
Я ему заметил, что в Кенигсберге я спрашивал и мне сказали, что места останутся, кондуктор ссылался на снег и на необходимость
взять дилижанс на полозьях; против этого нечего было сказать. Мы начали перегружаться с
детьми и с пожитками ночью, в мокром снегу. На следующей станции та же история, и кондуктор уже не давал себе труда объяснять перемену экипажа. Так мы проехали с полдороги, тут он объявил нам очень просто, что «нам дадут только пять мест».
Городская полиция вдруг потребовала паспорт
ребенка; я отвечал из Парижа, думая, что это простая формальность, — что Коля действительно мой сын, что он означен на моем паспорте, но что особого вида я не могу
взять из русского посольства, находясь с ним не в самых лучших сношениях.
Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она
возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить…
— У Акулины своего дела по горло; а сама и сходила бы, да ходилки-то у меня уж не прежние. Да и что я на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи да сходи. Уеду отсюда, вот тебе крест, уеду! Выстрою в Быкове усадьбу,
возьму детей, а ты живи один с милыми сестрицами, любуйся на них!
Доктор
взял ребенка на руки, быстро повернул к свету и заглянул в глаза. Он слегка смутился и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещая вернуться дня через два.
Алексис не был одарен способностью особенно быстро понимать дела и обсуживать их. К тому же он был удивлен не менее, как в медовый месяц после свадьбы, когда Глафира Львовна заклинала его могилой матери, прахом отца позволить ей
взять дитя преступной любви. Сверх всего этого, Негров хотел смертельно спать; время для доклада о перехваченной переписке было дурно выбрано: человек сонный может только сердиться на того, кто ему мешает спать, — нервы действуют слабо, все находится под влиянием устали.
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу
детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж
взяли одного!
А князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут быть, // Которая-то барыня // (Должно быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) //
Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! // Поверил! Проще малого //
Ребенка стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!
«А что? ему, чай, холодно, — // Сказал сурово Провушка, — // В железном-то тазу?» // И в руки
взять ребеночка // Хотел.
Дитя заплакало. // А мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
Чуть из ребятишек, // Глядь, и нет
детей: // Царь
возьмет мальчишек, // Барин — дочерей! // Одному уроду // Вековать с семьей. // Славно жить народу // На Руси святой!
— Я так обещала, и
дети… — сказала Долли, чувствуя себя смущенною и оттого, что ей надо было
взять мешочек из коляски, и оттого, что она знала, что лицо ее должно быть очень запылено.