На другой день вечером был у нас жандармский
генерал граф Комаровский; он рассказывал о каре на Исаакиевской площади, о конногвардейской атаке, о смерти графа Милорадовича.
Неточные совпадения
Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк; но исключительное чувство национальности никогда до добра не доводит; меня оно довело до следующего. Между прочими у нас бывал
граф Кенсона, французский эмигрант и генерал-лейтенант русской службы.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции.
Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из
генералов всех русских армий стал при мне говорить о войне.
Граф Воронцов посылал его к лорду Гренвилю, чтобы узнать о том, что предпринимает
генерал Бонапарт, оставивший египетскую армию.
Через час времени жандарм воротился и сказал, что
граф Апраксин велел отвести комнату. Подождал я часа два, никто не приходил, и опять отправил жандарма. Он пришел с ответом, что полковник Поль, которому
генерал приказал отвести мне квартиру, в дворянском клубе играет в карты и что квартиры до завтра отвести нельзя.
И сделал ее. Через десять лет мы его уже видим неутомимым секретарем Канкрина, который тогда был генерал-интендантом. Еще год спустя он уже заведует одной экспедицией в канцелярии Аракчеева, заведовавшей всею Россией; он с
графом был в Париже во время занятия его союзными войсками.
—
Граф, — сказал он
генералу, — искренно жалеет, что не имеет времени принять ваше превосходительство. Он вас благодарит и поручил мне пожелать вам счастливого пути. — При этом Дубельт распростер руки, обнял и два раза коснулся щеки
генерала своими усами.
Перед моим отъездом
граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о моем назначении, советовал съездить к нему. Я нашел в нем довольно простого и добродушного
генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет. Мы поговорили с ним с полчаса, он приветливо проводил меня до дверей, и там мы расстались.
О победах этого
генерала от артиллерии мы мало слышали; [Аракчеев был жалкий трус, об этом говорит
граф Толь в своих «Записках» и статс-секретарь Марченко в небольшом рассказе о 14 декабря, помещенном в «Полярной звезде».
Консул покраснел, несколько смешался, потом сел на диван, вынул из кармана бумагу, развернул и, прочитавши: «Генерал-адъютант
граф Орлов сообщил
графу Нессельроде, что его им… — снова встал.
Это были: старушка Мертваго и двое ее сыновей — Дмитрий Борисович и Степан Борисович Мертваго, Чичаговы, Княжевичи, у которых двое сыновей были почти одних лет со мною, Воецкая, которую я особенно любил за то, что ее звали так же как и мою мать, Софьей Николавной, и сестрица ее, девушка Пекарская; из военных всех чаще бывали у нас генерал Мансуров с женою и двумя дочерьми,
генерал граф Ланжерон и полковник Л. Н. Энгельгардт; полковой же адъютант Волков и другой офицер Христофович, которые были дружны с моими дядями, бывали у нас каждый день; доктор Авенариус — также: это был давнишний друг нашего дома.
Лишенные пищи и способов ее добыть, его товарищи, пресытившись, кроме того, жестокостями, которые они совершали, и надеясь получить прощение, выдали его коменданту Яицкой крепости, который отправил его в Симбирск к
генералу графу Панину.
Но когда тот сказал ей, что русский
генерал граф Орлов поручил ему открыть кредит графине Пиннеберг, подозрение блеснуло в голове ее, и, несмотря на то, что она крайне нуждалась, сказала банкиру, что не имеет надобности в его помощи.
Неточные совпадения
— Да! — говорил Захар. — У меня-то, слава Богу! барин столбовой; приятели-то
генералы,
графы да князья. Еще не всякого
графа посадит с собой: иной придет да и настоится в прихожей… Ходят всё сочинители…
А заключилось оно грандиозной катастрофой, именно землетрясением в Японии и гибелью фрегата «Дианы», о чем в свое время газеты извещали публику. О том же подробно доносил великому князю, генерал-адмиралу, начальник экспедиции в Японию генерал-адъютант (ныне
граф) Е. В. Путятин.
Выстроил его в 1782 году, по проекту знаменитого архитектора Казакова,
граф Чернышев, московский генерал-губернатор, и с той поры дом этот вплоть до революции был бессменно генерал-губернаторским домом.
Человек он был самого высшего света и, кроме того, с состоянием, «хорошим, серьезным, неоспоримым», как отозвался
генерал, имевший случай по одному довольно серьезному делу сойтись и познакомиться с князем у
графа, своего начальника.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или
граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.