И никому из присутствующих, начиная с священника и смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в
храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые
храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что молиться надо не в
храмах, а в духе и истине;
главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
Всем магазином командовал управляющий Сергей Кириллович, сам же Елисеев приезжал в Москву только на один день: он был занят устройством такого же
храма Бахуса в Петербурге, на Невском, где был его
главный, еще отцовский магазин.
Не повезло здесь богине правосудия: тысячепудовый штукатурный потолок с богатой лепкой рухнул в
главном зале
храма Фемиды, сшиб ей повязку вместе с головой, сокрушил и символ закона — зерцало.
С самого начала судебной реформы в кремлевском
храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы, меч карающий и толстенные томы законов. Одного только не оказалось у богини, самого
главного атрибута — повязки на глазах.
Но
главную роль, повторяю, все-таки играл священный ужас, который заставляет невольно трепетать при мысли: вот
храм, в котором еще недавно курились фимиамы и раздавалось пение и в котором теперь живет домовой!