Неточные совпадения
Он был камердинером Сенатора и моего отца во
время их службы в гвардии,
добрый, честный и трезвый человек, глядевший в глаза молодым господам и угадывавший, по их собственным словам, их волю, что, думаю, было не легко.
Когда он, бывало, приходил в нашу аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим в математической аудитории, или с Рейсом, выписанным из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них большими глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного
времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, —
времени, в котором читали Хераскова и Княжнина,
времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
Но Двигубский был вовсе не
добрый профессор, он принял нас чрезвычайно круто и был груб; я порол страшную дичь и был неучтив, барон подогревал то же самое. Раздраженный Двигубский велел явиться на другое утро в совет, там в полчаса
времени нас допросили, осудили, приговорили и послали сентенцию на утверждение князя Голицына.
Жена рыдала на коленях у кровати возле покойника;
добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее
время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился заказывать гроб.
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову в политические движения и предоставил на волю божью будущность семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши в Риме в 1848 году, я сидел дома и придумывал средства, как спасти свое именье, в то
время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы в чужих краях, а поехал бы в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Чего
доброго, может, и лодочник в Неаполе, который рассказывал, [«Колокол», № 177 (1864). (Прим. А. И. Герцена.)] что медальон Гарибальди и медальон богородицы предохраняют во
время бури, был подкуплен партией Сиккарди и министерством Веносты!
Потом говорит и о своих «недостоинствах», но опять по-своему: он не ограничивается общим поверхностным упоминанием, что у него есть «недостоинства», а откровенно припоминает их, как добрый христианин
доброго времени, стоящий на открытой, всенародной исповеди.
— О, да сегодня она еще очень тиха, а в прошлый раз дело чуть не дошло до скандала. Кто-то вспомнил наше
доброе время и сказал, какие тогда бывали сваты, которым никто не смел отказать. Так она прямо ответила: «Как хорошо, что теперь хоть это не делается!»
Неточные совпадения
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от плода познания
добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и притом так, чтобы можно было во всякое
время отнять его от слишком лакомых уст.
По
временам, однако ж, на лице его показывалась какая-то сомнительная улыбка, которая не предвещала ничего
доброго…
Деньги от купца за лес по второму сроку были получены и еще не издержаны, Долли была очень мила и
добра последнее
время, и мысль этого обеда во всех отношениях радовала Степана Аркадьича.
Губернский предводитель, в руках которого по закону находилось столько важных общественных дел, — и опеки (те самые, от которых страдал теперь Левин), и дворянские огромные суммы, и гимназии женская, мужская и военная, и народное образование по новому положению, и наконец земство, — губернский предводитель Снетков был человек старого дворянского склада, проживший огромное состояние,
добрый человек, честный в своем роде, но совершенно не понимавший потребностей нового
времени.
Но и не глядясь в зеркало, она думала, что и теперь еще не поздно, и она вспомнила Сергея Ивановича, который был особенно любезен к ней, приятеля Стивы,
доброго Туровцына, который вместе с ней ухаживал за ее детьми во
время скарлатины и был влюблен в нее.