— Воровство — большой порок; но я
знаю полицию, я знаю, как они истязают — будут допрашивать, будут сечь; подвергнуть ближнего розгам гораздо больший порок; да и почем знать — может, мой поступок тронет его душу!
Неточные совпадения
— Прежде, нежели посадят нас на кол, — отвечал я, — боюсь, чтоб не посадили на цепь.
Знаете ли вы, что сегодня ночью
полиция взяла Огарева?
…Неизвестность и бездействие убивали меня. Почти никого из друзей не было в городе,
узнать решительно нельзя было ничего. Казалось,
полиция забыла или обошла меня. Очень, очень было скучно. Но когда все небо заволокло серыми тучами и длинная ночь ссылки и тюрьмы приближалась, светлый луч сошел на меня.
— Добросовестный; вы
знаете, что без добросовестного
полиция не может входить в дом.
Чтоб
знать, что такое русская тюрьма, русский суд и
полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином. Политических арестантов, которые большею частию принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не идет ни в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими
полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой пойдет потом жаловаться, где найдет суд?
Ну,
знаете, земская
полиция трус; так какого-нибудь воришку связать да представить она умеет — а там шайка, да и, пожалуй, с ружьями.
Я веселее вздохнул, увидя, что губернатор и прокурор согласились, и отправился в
полицию просить об облегчении силы наказания; полицейские, отчасти польщенные тем, что я сам пришел их просить, отчасти жалея мученика, пострадавшего за такое близкое каждому дело, сверх того
зная, что он мужик зажиточный, обещали мне сделать одну проформу.
Опасность могла только быть со стороны тайной
полиции, но все было сделано так быстро, что ей трудно было
знать; да если она что-нибудь и проведала, то кому же придет в голову, чтоб человек, тайно возвратившийся из ссылки, который увозит свою невесту, спокойно сидел в Перовом трактире, где народ толчется с утра до ночи.
Узнав, что я русский, он начал меня расспрашивать о строгости
полиции, о паспортах — я, разумеется, рассказал ему все, что
знал.
В августе 1850 года, желая оставить Швейцарию, моя мать потребовала залог, но цюрихская
полиция его не отдала; она хотела прежде
узнать о действительном отъезде ребенка из кантона.
Сардинское правительство, господин Президент, — правительство образованное и свободное. Как же возможно, чтоб оно не дозволило жить (ne tolerat pas) в Пиэмонте больному ребенку шести лет? Я действительно не
знаю, как мне считать этот запрос цюрихской
полиции — за странную шутку или за следствие пристрастия к залогам вообще.
Он, как я вам докладывал, поехал в жидовский город и приехал туда поздно ночью, когда никто о нем не думал, да прямо все до одной лавки и опечатал, и дал
знать полиции, что завтра утром с ревизией пойдет.
Неточные совпадения
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты
знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует
полиция, потому что он не подлец.
— Амалия Ивановна, надо будет дать
знать в
полицию, а потому, покорнейше прошу вас, пошлите покамест за дворником, — тихо и даже ласково проговорил Лужин.
— А отчего
полиции нет? Вы не
знаете — почему нет
полиции?
— Губернатор приказал выслать Инокова из города, обижен корреспонденцией о лотерее, которую жена его устроила в пользу погорельцев. Гришу ищут, приходила
полиция, требовали, чтоб я сказала, где он. Но — ведь я же не
знаю! Не верят.
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша
полиция. Наш Скотланд-ярд
узнал бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют религией, философией, этикой…