Неточные совпадения
Когда священник
начал мне давать
уроки, он был удивлен не только общим знанием Евангелия, но тем, что я приводил тексты буквально. «Но господь бог, — говорил он, — раскрыв ум, не раскрыл еще сердца». И мой теолог, пожимая плечами, удивлялся моей «двойственности», однако же был доволен мною, думая, что у Терновского сумею держать ответ.
У меня в кисете был перочинный ножик и карандаш, завернутые в бумажке; я с самого
начала думал об них и, говоря с офицером, играл с кисетом до тех пор, пока ножик мне попал в руку, я держал его сквозь материю и смело высыпал табак на стол, жандарм снова его всыпал. Ножик и карандаш были спасены — вот жандарму с аксельбантом
урок за его гордое пренебрежение к явной полиции.
Что нового в прокламациях, что в „Proscrit“? Где следы грозных
уроков после 24 февраля? Это продолжение прежнего либерализма, а не
начало новой свободы, — это эпилог, а не пролог. Почему нет в Лондоне той организации, которую вы желаете? Потому что нельзя устроиваться на основании неопределенных стремлений, а только на глубокой общей мысли, — но где же она?
Кто-то уже видел его в городе и рассказывал о своей встрече как раз перед
началом урока, который, как мы думали, на этот раз проведет еще инспектор.
Между тем учитель терял терпение. Привыкнув к тому, что Алеша всегда отвечал безошибочно и не запинаясь, ему казалось невозможным, чтоб он не знал по крайней мере
начала урока, и потому приписывал молчание его упрямству.
У меня сделалась лихорадка и колотье в ушах — болезнь, конечно, не важная, но, однако, она мешала моим и служебным и учебным занятиям. Первый блин шел комом; я только
начал уроки, только подал просьбу об определении меня на службу, и сейчас же слег.
Неточные совпадения
Урок состоял в выучиваньи наизусть нескольких стихов из Евангелия и повторении
начала Ветхого Завета. Стихи из Евангелия Сережа знал порядочно, но в ту минуту как он говорил их, он загляделся на кость лба отца, которая загибалась так круто у виска, что он запутался и конец одного стиха на одинаковом слове переставил к
началу другого. Для Алексея Александровича было очевидно, что он не понимал того, что говорил, и это раздражило его.
Бывало, под предлогом необходимой надобности, прибежишь от
урока в ее комнату, усядешься и
начинаешь мечтать вслух, нисколько не стесняясь ее присутствием.
— Представь — играю! — потрескивая сжатыми пальцами, сказал Макаров. —
Начал по слуху, потом стал брать
уроки… Это еще в гимназии. А в Москве учитель мой уговаривал меня поступить в консерваторию. Да. Способности, говорит. Я ему не верю. Никаких способностей нет у меня. Но — без музыки трудно жить, вот что, брат…
Весною мать перестала мучить Клима
уроками музыки и усердно
начала играть сама.
У него была привычка беседовать с самим собою вслух. Нередко, рассказывая историю, он задумывался на минуту, на две, а помолчав,
начинал говорить очень тихо и непонятно. В такие минуты Дронов толкал Клима ногою и, подмигивая на учителя левым глазом, более беспокойным, чем правый, усмехался кривенькой усмешкой; губы Дронова были рыбьи, тупые, жесткие, как хрящи. После
урока Клим спрашивал: