Неточные совпадения
Отца
моего повезли
на фельдъегерских по тогдашнему фашиннику. Нам Иловайский достал какую-то
старую колымагу и отправил до ближнего города с партией французских пленников, под прикрытием казаков; он снабдил деньгами
на прогоны до Ярославля и вообще сделал все, что мог, в суете и тревоге военного времени.
Отцу
моему досталось Васильевское, большое подмосковное именье в Рузском уезде.
На следующий год мы жили там целое лето; в продолжение этого времени Сенатор купил себе дом
на Арбате; мы приехали одни
на нашу большую квартиру, опустевшую и мертвую. Вскоре потом и отец
мой купил тоже дом в
Старой Конюшенной.
Надобно заметить, что эти вдовы еще незамужними, лет сорок, пятьдесят тому назад, были прибежны к дому княгини и княжны Мещерской и с тех пор знали
моего отца; что в этот промежуток между молодым шатаньем и
старым кочевьем они лет двадцать бранились с мужьями, удерживали их от пьянства, ходили за ними в параличе и снесли их
на кладбище.
Он даже нехотя отвечал
на мои романтические и философские возражения; его ответы были коротки, он их делал улыбаясь и с той деликатностью, с которой большой,
старый мастиф играет с шпицем, позволяя ему себя теребить и только легко отгоняя лапой.
Когда меня перевели так неожиданно в Вятку, я пошел проститься с Цехановичем. Небольшая комната, в которой он жил, была почти совсем пуста; небольшой
старый чемоданчик стоял возле скудной постели, деревянный стол и один стул составляли всю мебель, —
на меня пахнуло
моей Крутицкой кельей.
Я помнил слезу, дрожавшую
на старых веках, когда я отправлялся в Пермь… и вдруг
мой отец берет инициативу и предлагает мне ехать!
Разве три министра, один не министр, один дюк, один профессор хирургии и один лорд пиетизма не засвидетельствовали всенародно в камере пэров и в низшей камере, в журналах и гостиных, что здоровый человек, которого ты видел вчера, болен, и болен так, что его надобно послать
на яхте вдоль Атлантического океана и поперек Средиземного моря?.. «Кому же ты больше веришь:
моему ослу или мне?» — говорил обиженный мельник, в
старой басне, скептическому другу своему, который сомневался, слыша рев, что осла нет дома…
Я скоро сошел с дивана, потому что подслушивать показалось мне стыдно, и перебрался
на мое старое место, у окна, на плетеном стуле.
Спектакль окончился. Сторож тушил лампы. Я ходил по сцене в ожидании, когда последние актеры разгримируются и мне можно будет лечь
на мой старый театральный диван. Я также мечтал о том куске жареной трактирной печенки, который висел у меня в уголке между бутафорской комнатой и общей уборной. (С тех пор как у меня однажды крысы утащили свиное сало, я стал съестное подвешивать на веревочку.) Вдруг я услышал сзади себя голос:
Неточные совпадения
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете
на поляночку, // Стоят
на той поляночке // Две
старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По
моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
Под песню ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «
Мой век — что день без солнышка, //
Мой век — что ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь
на привязи, // Что ласточка без крыл! //
Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
Г-жа Простакова. Ты же еще,
старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить
на свете слюбится. Не век тебе,
моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
— Ишь тебя,
старого пса, ущемило! Или мало
на стыдобушку
мою насмотрелся! — огрызнулась Аленка.
— О, нет! — сказала Долли. — Первое время было неудобно, а теперь всё прекрасно устроилось благодаря
моей старой няне, — сказала она, указывая
на Матрену Филимоновну, понимавшую, что говорят о ней, и весело и дружелюбно улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хороший жених барышне, и желала, чтобы дело сладилось.