Видя его раздражение, можно было ожидать, что статья будет не из самых умеренных, но он превзошел наши ожидания, его «Vive l'Empereur!» [«Да здравствует император!» (фр.)]
был дифирамб иронии — иронии ядовитой, страшной.
Неточные совпадения
Но разрешающей или связывающей силы закона он не знал и даже скорее предполагал, что закон
есть не что иное, как
дифирамб, сочиненный на пользу и в поощрение помпадурам.
В той узкой области переживаний, которую захватывал первоначальный
дифирамб хора сатиров, настроение глубокой пассивности
было вполне естественным. Что такое, по Ницше,
были эти сатиры? Гении природы, приведенные в восторг близостью бога, разделяющие его страдания товарищи, в которых отражаются муки божества. «Хор, — говорит Ницше, — созерцает в видении господина и учителя Диониса, он видит, как бог страждет и возвеличивается, и поэтому сам не принимает участия в действии».
Но время шло.
Дифирамб превратился в трагедию. Вместо Диониса на подмостки сцены выступили Прометеи, Этеоклы, Эдипы, Антигоны. Однако основное настроение хора осталось прежним. Герои сцены могли бороться, стремиться, — все они
были для хора не больше, как масками того же страдающего бога Диониса. И вся жизнь сплошь
была тем же Дионисом. Долго сами эллины не хотели примириться с этим «одионисированием» жизни и, пожимая плечами, спрашивали по поводу трагедии:
— Поэт является голосом парода, и его задача — в том, чтобы в каждый момент отображать этот его голос. Я категорически утверждаю, — говорил он, — что в первые месяцы войны глаза народа с восторгом и надеждою
были обращены на Николая, и для того момента я
был совершенно прав, воспевая ему
дифирамбы. А что будто бы царь прислал мне за эти стихи золотое перо, то это неправда, — прибавил он.
Княгиня Васса Семеновна с истинно русским радушием встретила товарища будущего мужа своей дочери. Княжна Людмила грациозно присела графу Свиридову. Он, глядя на нее, не мог внутренне не сознаться, что князь Сергей Сергеевич отнюдь не
пел ей вчера особенно преувеличенных
дифирамбов.