Неточные совпадения
У нас нет
молитвы: у нас
есть труд.
Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я
был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой
молитвой, я клялся отомстить казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками.
При выезде из деревни, в нише, стояла небольшая мадонна, перед нею горел фонарь; крестьянские девушки, шедшие с работы, покрытые своим белым убрусом на голове, опустились на колени и запели
молитву, к ним присоединились шедшие мимо нищие пиферари; [музыканты, играющие на дудке (от ит. pifferare).] я
был глубоко потрясен, глубоко тронут.
Добрые люди поняли, что очистительное крещение плоти
есть отходная христианства; религия жизни шла на смену религии смерти, религия красоты — на смену религии бичевания и худобы от поста и
молитвы.
«…Мое ребячество
было самое печальное, горькое, сколько слез пролито, не видимых никем, сколько раз, бывало, ночью, не понимая еще, что такое
молитва, я вставала украдкой (не смея и молиться не в назначенное время) и просила бога, чтоб меня кто-нибудь любил, ласкал.
Из окон монастыря достигают слова
молитвы, тихие женские голоса
поют об отпущении — барич выздоравливает.
У тебя, говорят, мысль идти в монастырь; не жди от меня улыбки при этой мысли, я понимаю ее, но ее надобно взвесить очень и очень. Неужели мысль любви не волновала твою грудь? Монастырь — отчаяние, теперь нет монастырей для
молитвы. Разве ты сомневаешься, что встретишь человека, который тебя
будет любить, которого ты
будешь любить? Я с радостью сожму его руку и твою. Он
будет счастлив. Ежели же этот он не явится — иди в монастырь, это в мильон раз лучше пошлого замужества.
Я живу в нем, я живу смертью, минувшим, — так иноки, постригаясь, теряли свою личность и жили созерцанием
былого, исповедью совершившегося,
молитвой об усопших, об их светлом воскресении.
Поп с поспешностию и с какой-то чрезвычайно сжатой
молитвой хватил винную рюмку сладкой водки, взял крошечный верешок хлеба в рот, погрыз его и в ту же минуту
выпил другую и потом уже тихо и продолжительно занялся ветчиной.
Наши люди рассказывали, что раз в храмовой праздник, под хмельком, бражничая вместе с попом, старик крестьянин ему сказал: «Ну вот, мол, ты азарник какой, довел дело до высокопреосвященнейшего! Честью не хотел, так вот тебе и подрезали крылья». Обиженный поп отвечал будто бы на это: «Зато ведь я вас, мошенников, так и венчаю, так и хороню; что ни
есть самые дрянные
молитвы, их-то я вам и читаю».
Да, это не просто доска с изображением… века целые поглощала она эти потоки страстных возношений,
молитв людей скорбящих, несчастных; она должна
была наполниться силой, струящейся из нее, отражающейся от нее на верующих.
Я ехал на другой день в Париж; день
был холодный, снежный, два-три полена, нехотя, дымясь и треща, горели в камине, все
были заняты укладкой, я сидел один-одинехонек: женевская жизнь носилась перед глазами, впереди все казалось темно, я чего-то боялся, и мне
было так невыносимо, что, если б я мог, я бросился бы на колени и плакал бы, и молился бы, но я не мог и, вместо
молитвы, написал проклятие — мой «Эпилог к 1849».
Неточные совпадения
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю
молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она
была прелестна тем новым сиянием счастия, которое
было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
И хотя он тотчас же подумал о том, как бессмысленна его просьба о том, чтоб они не
были убиты дубом, который уже упал теперь, он повторил ее, зная, что лучше этой бессмысленной
молитвы он ничего не может сделать.
Пока священник читал отходную, умирающий не показывал никаких признаков жизни; глаза
были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели.
Молитва еще не
была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл глаза. Священник, окончив
молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной руки.
После их разговора о религии, когда они
были еще женихом и невестой, ни он, ни она никогда не затевали разговора об этом, но она исполняла свои обряды посещения церкви,
молитвы всегда с одинаковым спокойным сознанием, что это так нужно.
Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то
была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились:
молитву они шептали или проклятие?