Неточные совпадения
Симоновский архимандрит Мелхиседек сам предложил место в своем монастыре. Мелхиседек
был некогда простой плотник и отчаянный раскольник, потом обратился к
православию, пошел в монахи, сделался игумном и, наконец, архимандритом. При этом он остался плотником, то
есть не потерял ни сердца, ни широких плеч, ни красного, здорового лица. Он знал Вадима и уважал его за его исторические изыскания о Москве.
Муж в церкви, скажут нам мудрые
православия, не может
быть подозреваем, как и Цезарева жена!
Мы могли бы не ссориться из-за их детского поклонения детскому периоду нашей истории; но принимая за серьезное их
православие, но видя их церковную нетерпимость в обе стороны, в сторону науки и в сторону раскола, — мы должны
были враждебно стать против них.
Православие славянофилов, их исторический патриотизм и преувеличенное, раздражительное чувство народности
были вызваны крайностями в другую сторону. Важность их воззрения, его истина и существенная часть вовсе не в
православии и не в исключительной народности, а в тех стихиях русской жизни, которые они открыли под удобрением искусственной цивилизации.
Встреча московских славянофилов с петербургским славянофильством Николая
была для них большим несчастьем. Николай бежал в народность и
православие от революционных идей. Общего между ними ничего не
было, кроме слов. Их крайности и нелепости все же
были бескорыстно нелепы и без всякого отношения к III Отделению или к управе благочиния, что, разумеется, нисколько не мешало их нелепостям
быть чрезвычайно нелепыми.
За обедом один из нежнейших по голосу и по занятиям славянофилов, человек красного
православия, разгоряченный, вероятно, тостами за черногорского владыку, за разных великих босняков, чехов и словаков, импровизировал стихи, в которых
было следующее, не вовсе христианское выражение.
Ильей Муромцем, разившим всех, со стороны
православия и славянизма,
был Алексей Степанович Хомяков, «Горгиас, совопросник мира сего», по выражению полуповрежденного Морошкина.
Оттого у Петра Васильевича и не
было, как у его брата, рядом с
православием и славянизмом, стремления к какой-то гуманно-религиозной философии, в которую разрешалось его неверие к настоящему.
Поневоле приходилось, как Онегину, завидовать параличу тульского заседателя, уехать в Персию, как Печорин Лермонтова, идти в католики, как настоящий Печерин, или броситься в отчаянное
православие, в неистовый славянизм, если нет желания
пить запоем, сечь мужиков или играть в карты.
Читал он о Данте, о народности в искусстве, о
православии в науке, и проч.; публики
было много, но она осталась холодна.
— Головастик этот, Томилин, читал и здесь года два тому назад, слушала я его. Тогда он немножко не так рассуждал, но уже можно было предвидеть, что докатится и до этого. Теперь ему надобно
будет православие возвеличить. Религиозные наши мыслители из интеллигентов неизбежно упираются лбами в двери казенной церкви, — простой, сыромятный народ самостоятельнее, оригинальнее. — И, прищурясь, усмехаясь, она сказала: — Грамотность — тоже не всякому на пользу.
Из различных путей, которыми русские образованные люди подобного настроения в то время стремились к достижению христианского идеала, наибольшим вниманием и предпочтением пользовались библейский пиетизм и тяготение к католичеству, но Брянчанинов и Чихачев не пошли вослед ни за одним из этих направлений, а избрали третье, которое тогда только обозначалось и потом довольно долго держалось в обществе: это
было православие в духе митрополита Михаила.
Неточные совпадения
Потом, статья… раскольники… // Не грешен, не живился я // С раскольников ничем. // По счастью, нужды не
было: // В моем приходе числится // Живущих в
православии // Две трети прихожан. // А
есть такие волости, // Где сплошь почти раскольники, // Так тут как
быть попу?
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над
православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги
были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять оружие во славу христианства.
— На мой взгляд, религия — бабье дело. Богородицей всех религий — женщина
была. Да. А потом случилось как-то так, что почти все религии признали женщину источником греха, опорочили, унизили ее, а
православие даже деторождение оценивает как дело блудное и на полтора месяца извергает роженицу из церкви. Ты когда-нибудь думал — почему это?
— Нервы. Так вот: в Мариуполе, говорит, вдова, купчиха, за матроса-негра замуж вышла, негр
православие принял и в церкви, на левом клиросе, тенором
поет.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно
было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение
православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с народа.