Неточные совпадения
Дети года через три стыдятся своих игрушек, — пусть их, им хочется быть
большими, они так быстро растут, меняются, они это видят по курточке и по страницам учебных книг; а, кажется, совершеннолетним можно бы было понять, что «ребячество»
с двумя-тремя годами юности — самая полная, самая изящная, самая наша часть жизни, да и чуть ли не самая важная, она незаметно определяет все
будущее.
Он представлен
с раскинутым воротником рубашки; живописец чудно схватил богатые каштановые волосы, отрочески неустоявшуюся красоту его неправильных черт и несколько смуглый колорит; на холсте виднелась задумчивость, предваряющая сильную мысль; безотчетная грусть и чрезвычайная кротость просвечивали из серых
больших глаз, намекая на
будущий рост великого духа; таким он и вырос.
Мы
с завистью посматривали на его опытность и знание людей; его тонкая ироническая манера возражать имела на нас
большое влияние. Мы на него смотрели как на делового революционера, как на государственного человека in spe. [в
будущем (лат.).]
Я давно говорил, что Тихий океан — Средиземное море
будущего. [
С большой радостью видел я, что нью-йоркские журналы несколько раз повторили это. (Прим. А. И. Герцена.)] В этом
будущем роль Сибири, страны между океаном, южной Азией и Россией, чрезвычайно важна. Разумеется, Сибирь должна спуститься к китайской границе. Не в самом же деле мерзнуть и дрожать в Березове и Якутске, когда есть Красноярск, Минусинск и проч.
В тот год, в который я жил в Владимире, соседние крестьяне просили его сдать за них рекрута; он явился в город
с будущим защитником отечества на веревке и
с большой самоуверенностью, как мастер своего дела.
Ведь были же и у нее минуты забвения, в которые она страстно любила своего
будущего малютку, и тем
больше, что его существование была тайна между ними двумя; было же время, в которое она мечтала об его маленькой ножке, об его молочной улыбке, целовала его во сне, находила в нем сходство
с кем-то, который был ей так дорог…
— Нет, отнеситесь серьезно, — просил тот, раскачиваясь на ногах. — Люди, которые знают вас, например Ряхин, Тагильский, Прейс, особенно — Стратонов, — очень сильная личность! — и — поверьте —
с большим будущим, политик…
Неточные совпадения
Вронский посмотрел
с удивлением на князя своими твердыми глазами и, чуть-улыбнувшись, тотчас же заговорил
с графиней Нордстон о предстоящем на
будущей неделе
большом бале.
Но Аркадий уже не слушал его и убежал
с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность
будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли не
большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости — сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений — и то неясных; а
с лица не сходила краска, и сердце билось.
— Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые переводы
с венского на московский. Обок
с одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает
будущее от пяти часов до восьми», —
больше, видно, не может, фантазии не хватает.
Будущее! — Кутузов широко усмехнулся:
— За наше благополучие! — взвизгнул Лютов, подняв стакан, и затем сказал, иронически утешая: — Да, да, — рабочее движение возбуждает
большие надежды у некоторой части интеллигенции, которая хочет… ну, я не знаю, чего она хочет! Вот господин Зубатов, тоже интеллигент, он явно хочет, чтоб рабочие дрались
с хозяевами, а царя — не трогали. Это — политика! Это — марксист!
Будущий вождь интеллигенции…
— Как, ты и это помнишь, Андрей? Как же! Я мечтал
с ними, нашептывал надежды на
будущее, развивал планы, мысли и… чувства тоже, тихонько от тебя, чтоб ты на смех не поднял. Там все это и умерло,
больше не повторялось никогда! Да и куда делось все — отчего погасло? Непостижимо! Ведь ни бурь, ни потрясений не было у меня; не терял я ничего; никакое ярмо не тяготит моей совести: она чиста, как стекло; никакой удар не убил во мне самолюбия, а так, Бог знает отчего, все пропадает!