Тогда ученые как сословие были своевременны; тогда в аудиториях обсуживались величайшие вопросы
того века; круг занятий их был пространен, и ученые озарялись первые восходящими лучами разума, как нагорные дубы — гордые и мощные.
Неточные совпадения
Врагов собственно наука в Европе не имеет, разве за исключением каких-нибудь каст, доживающих в бессмыслии свой
век, да и
те так нелепы, что с ними никто не говорит.
Но много было прожито после Рима и Греции, и опыт, глубоко запавший в душу, говорил в
то же время, что ни периптер греков, ни римская ротонда не выражают всей идеи нового
века.
Но так как чувства, вызвавшие неоромантизм, были чисто временные,
то судьбу его можно было легко предвидеть, — стоило вглядеться в характер XIX
века, чтоб понять невозможность продолжительного очарования романтизмом.
Франция именно стоит в главе популяризации науки; как ловко она умела,
век тому назад, свое воззрение (каково бы оно ни было) облечь в современно-народную, всем доступную, проникнутую жизнию форму!
Никто не может стать настолько выше своего
века, чтоб совершенно выйти из него, и если современное поколение начинает проще говорить и рука его смелее открывает последние завесы Изиды,
то это именно потому, что Гегелева точка зрения у него вперед шла, была побеждена для него.
Это было поэтико-религиозное начало философии истории; оно очевидно лежало в христианстве, но долго не понимали его; не более, как
век тому назад, человечество подумало и в самом деле стало спрашивать отчета в своей жизни, провидя, что оно недаром идет и что биография его имеет глубокий и единый всесвязывающий смысл.
Стародум. В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по
тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
Он был человек прошлого века и имел общий молодежи
того века неуловимый характер рыцарства, предприимчивости, самоуверенности, любезности и разгула.
Таким веком я буду считать XIX в., век мысли и слова и вместе с
тем век острого раскола, столь для России характерного, как внутреннего освобождения и напряженных духовных и социальных исканий.
Неточные совпадения
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней
тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон
веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О время, время новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
В
той ли вотчине припеваючи // Доживает
век аммирал-вдовец, // И вручает он, умираючи, // Глебу-старосте золотой ларец.
Под песню
ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «Мой
век — что день без солнышка, // Мой
век — что ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь на привязи, // Что ласточка без крыл! // Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в
том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал
век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Мой предок Оболдуй // Впервые поминается // В старинных русских грамотах // Два
века с половиною // Назад
тому.