Мы все ее любим, но разве с этим чувством необходимо сопрягать ненависть к
другому народу, столь же несчастному, — народу, который принужден был своими связанными руками помогать злодействам свирепого правительства?
Неточные совпадения
Иные говорят только о всемогуществе царя, о правительственном произволе, о рабском духе подданных;
другие утверждают, напротив, что петербургский империализм не народен, что
народ, раздавленный двойным деспотизмом правительства и помещиков, несет ярмо, но не мирится с ним, что он не уничтожен, а только несчастен, и в то же время говорят, что этот самый
народ придает единство и силу колоссальному царству, которое давит его.
Иные прибавляют, что русский
народ — презренный сброд пьяниц и плутов;
другие же уверяют, что Россия наделена способною и богато одаренною породою людей.
Но с тех пор деятельность Мицкевича, исторические и филологические труды многих славян, более глубокое знание европейских
народов, купленное тяжелою ценою изгнания, дали мыслям совсем
другое направление.
Есть
народы, жившие жизнью доисторической;
другие — живущие жизнью внеисторическою; но, раз вступивши в широкий поток единой и нераздельной истории, они принадлежат человечеству, и, с
другой стороны, им принадлежит все прошлое человечества.
С
другой стороны, трудно было бы, не считая природу за осуществленное безумие, видеть лишь отверженное племя, лишь громадную ложь, лишь случайный сбор существ, человеческих только по порокам — в
народе, разраставшемся в течение десяти столетий, упорно хранившем свою национальность, сплотившемся в огромное государство, вмешивающемся в историю гораздо более, может быть, чем бы следовало.
Есть факт, несомненный для всякого, кто близко познакомится с русским
народом. Крестьяне редко обманывают
друг друга; между ними господствует почти неограниченное доверие, они не знают контрактов и письменных условий.
С
другой стороны, прошлое западных
народов служит нам научением, и только; мы нисколько не считаем себя душеприказчиками их исторических завещаний.
Написавши предыдущее, я получил последние два фельетона вашей легенды. Прочитавши их, первым моим движением было бросить в огонь написанное мною. Ваше теплое благородное сердце не дождалось, чтобы кто-нибудь
другой поднял голос в пользу непризнанного русского
народа. Ваша любящая душа взяла верх над принятою вами ролей неумолимого судьи, мстителя за измученный польский
народ. Вы впали в противоречие, но такие противоречия благородны.
— Мне кажется, — неторопливо и вяло отвечал Алексей Александрович, — что это одно и то же. По моему мнению, действовать на
другой народ может только тот, который имеет высшее развитие, который…
Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу
другие народы и государства.
И те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры и
другие народы кругом остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Неточные совпадения
— //
Другой мужик, присадистый, // С широкой бородищею, // Почти что то же самое //
Народу приказал, // Надел кафтан — и барина // Бежит встречать.
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то время аскетизма; но, с
другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия
народов, как это кажется с первого взгляда.
На это отвечу: цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего
народов и стран устроения,
другие — для того, чтобы законодатели не коснели в праздности…"
Когда почва была достаточно взрыхлена учтивым обращением и
народ отдохнул от просвещения, тогда сама собой стала на очередь потребность в законодательстве. Ответом на эту потребность явился статский советник Феофилакт Иринархович Беневоленский,
друг и товарищ Сперанского по семинарии.
Но, с
другой стороны, не видим ли мы, что
народы самые образованные наипаче [Наипа́че (церковно-славянск.) — наиболее.] почитают себя счастливыми в воскресные и праздничные дни, то есть тогда, когда начальники мнят себя от писания законов свободными?