— Ага — и больше ничего. Тэбэ я — кунак, им — Ага. — Джигиты разостлали перед нами бурку, вынули из переметной сумы сыр, чурек, посудину и два
серебряных стакана. Я залюбовался его лошадью: золотисто-гнедая с белой звездочкой между глаз и белой бабкой на левой ноге. Лошади с такой приметой ценятся у восточных народов: на такой Магомет ездил. Я молча созерцал красавицу, а он и говорит...
Последний раз я видел Мишу Хлудова в 1885 году на собачьей выставке в Манеже. Огромная толпа окружила большую железную клетку. В клетке на табурете в поддевке и цилиндре сидел Миша Хлудов и пил из
серебряного стакана коньяк. У ног его сидела тигрица, била хвостом по железным прутьям, а голову положила на колени Хлудову. Это была его последняя тигрица, недавно привезенная из Средней Азии, но уже прирученная им, как собачонка.
Своим французом между тем // И граф раздет уже совсем. // Ложится он, сигару просит, // Monsieur Picard ему приносит // Графин,
серебряный стакан, // Сигару, бронзовый светильник, // Щипцы с пружиною, будильник // И неразрезанный роман.
Неточные совпадения
Генерал, одутловатый, с картофельным носом и выдающимися шишками на лбу и оголенном черепе и мешками под глазами, сангвинический человек, сидел в татарском шелковом халате и с папиросой в руках пил чай из
стакана в
серебряном подстаканнике.
Два молодца внесли в комнаты два огромные
серебряные подноса, уставленные бутылками различного вина и
стаканами.
На эстраде, на пустой эстраде, куда до сей минуты обращались все взоры и все ожидания и где только и видели небольшой стол, пред ним стул, а на столе
стакан воды на
серебряном подносике, — на пустой эстраде вдруг мелькнула колоссальная фигура капитана Лебядкина во фраке и в белом галстуке.
В толпе могучих сыновей, // С друзьями, в гриднице высокой // Владимир-солнце пировал; // Меньшую дочь он выдавал // За князя храброго Руслана // И мед из тяжкого
стакана // За их здоровье выпивал. // Не скоро ели предки наши, // Не скоро двигались кругом // Ковши,
серебряные чаши // С кипящим пивом и вином. // Они веселье в сердце лили, // Шипела пена по краям, // Их важно чашники носили // И низко кланялись гостям.
Туберозов, отслужив обедню и возвратившись домой, пил чай, сидя на том самом диване, на котором спал ночью, и за тем же самым столом, за которым писал свои «нотатки». Мать протопопица только прислуживала мужу: она подала ему
стакан чаю и небольшую
серебряную тарелочку, на которую протопоп Савелий осторожно поставил принесенную им в кармане просфору.