Неточные совпадения
Сам я играл Держиморду и
в костюме квартального следил за выходами. Меня выпустил Вася. Он отворил дверь и высунул меня на
сцену, так что я чуть не запнулся. Загремел огромными сапожищами со шпорами и действительно рявкнул на весь
театр: «Был по приказанию», за что «съел аплодисменты» и вызвал одобрительную улыбку городничего — Григорьева, зажавшего мягкой ладонью мне рот. Это была моя вторая фраза, произнесенная на
сцене,
в первой все-таки уже ответственной роли.
В Кружке он также пил чаек с изюмом и медом, бывал на всех спектаклях и репетициях Кружка, на всех премьерах Малого
театра, но
в тот сезон сам не выступал на
сцене: страдал астмой.
Узнаю, что
в прошлом году
театр держал Звездочкин, известный московский любитель, и что этот Звездочкин и есть князь Имеретинский. Служить у него считалось за большое счастье: он первый повысил актерам жалованье до неслыханных дотоле размеров. Звездочкин три раза был антрепренером, неизбежно прогорал и снова жил то
в Москве, то
в Тамбове, где изредка выступал на
сцене.
Появление красавца Неизвестного вызвало шумные аплодисменты, а после первой арии
театр дрожал и гудел. Во время арии случился курьез, который во всякое другое время вызвал бы хохот, но прекрасно пропетая ария захватила публику, и никто не обратил внимания на то, что «по волнам Днепра»
в глубине
сцены, «яко по суху», разгуливали две белые кошки.
Изгнанный из
театра перед уходом на донские гирла, где отец и братья его были рыбаками, Семилетов пришел к Анне Николаевне, бросился
в ноги и стал просить прощенья. На эту
сцену случайно вошел Григорьев, произошло объяснение, закончившееся тем, что Григорьев простил его. Ваня поклялся, что никогда
в жизни ни капли хмельного не выпьет. И сдержал свое слово: пока жив был Григорий Иванович, он служил у него
в театре.
Здесь «великие» закулисного мира смотрят на мелкоту, как на младших товарищей по
сцене, потому что и те и другие — люди
театра. Ни безденежье, ни нужда, ни хождение пешком из города
в город не затуманивали убежденного сознания людей
театра, что они люди особенные. И смотрели они с высоты своего призрачного величия на сытых обывателей, как на людей ниже себя.
И было на что рассердиться —
в 1851 году Н. X. Рыбаков удачно дебютировал
в «Гамлете» и «Уголино» на
сцене Малого
театра. Канцелярская переписка о приеме
в штат затянулась на годы. Когда, наконец, последовало разрешение о принятии его на
сцену, то Н. X. Рыбаков махнул рукой: «Провались они, чиновники!»
Летом труппа А. А. Бренко играла
в Петровском казенном
театре. Огромное, несуразное здание с большой прекрасной
сценой. Кругом обширный сад, огороженный глухим забором.
В саду буфет и эстрада для оркестра военной музыки. Репертуар и труппа, как зимние.
Великолепный актер, блестящий рассказчик, талантливый писатель, добрый, жизнерадостный человек, он оставил яркий след
в истории русского
театра, перенеся на
сцену произведения наших великих писателей, и не мечтавших, когда они писали, что мысли и слова их, иллюстрируемые живым человеком, предстанут на
сцене перед публикой.
Тогда
в большом ободранном зале была небольшая
сцена, на которой я застал ее, репетировавшую со своими учениками, сплошь рабочими, «На дне». Пьеса была показана
в театре бывш. Корша
в день празднования ее полувекового юбилея
в 1924 году.
Между чаем и ужином — карт
в этом доме не было — читали, Василий Николаевич Андреев-Бурлак рассказывал, М. Н. Климентова, недавно начавшая выступать на
сцене и только что вышедшая замуж за С. А. Муромцева, пела. Однажды, не успели сесть за ужин, как вошли постоянные гости этих суббот: архитектор М. Н. Чичагов — строитель Пушкинского
театра и общий друг артистов, П. А. Маурин — нотариус и театрал. Их встретили приветствиями и поднятыми бокалами, а они
в ответ, оба
в один голос...
A утром я вижу
в «Эрмитаже» на площадке перед
театром то ползающую по песку, то вскакивающую, то размахивающую руками и снова ползущую вереницу хористов и статистов, впереди которой ползет и вскакивает
в белой поддевке сам Лентовский. Он репетирует какую-то народную
сцену в оперетке и учит статистов.
Все остальные
театры и
в столицах и
в провинции
в это время молчали. Только предприимчивая Шкаморда ухитрялась по уездным городам и подмосковным фабрикам делать то же, что и Вильде: ставить
сцены из пьес
в костюмах. Она нанимала и возила актеров.
Со строгим выбором брала Шкаморда актеров для своих поездок. Страшно боялась провинциальных трагиков. И после того как Волгин-Кречетов напился пьяным
в Коломне и переломал — хорошо еще, что после спектакля, — все кулисы и декорации
в театре купцов Фроловых и те подали
в суд на Шкаморду, она уже «
сцен из трагедий» не ставила и обходилась комедиями и водевилями.
Я с ним познакомился
в первые дни моего поступления
в Кружок, старшиной которого он был и ведал
сценой. Он все вечера проводил
в Кружке, приходя поздно только
в те дни, когда
в Малом
театре бывали новые постановки. И всегда — с актерами — будь они большие, будь они маленькие — днем завтракал
в «Щербаках», а потом, когда они закрылись, к «Ливорно» и у Вельде, актерских ресторанчиках.
Его знали и любили все актеры, начиная с маленьких, и он был дружен с корифеями
сцены, а
в Малый
театр приходил как домой.
— С трепетом сердца я пришел
в театр, но первое появление на
сцене грациозной
в своей простоте девушки очаровало зал, встретивший ее восторженными аплодисментами… Успех был огромный. На другой день все газеты были сплошной похвалой молодой артистке. Положение ее
в труппе сразу упрочилось… А там что ни новая роль, то новый успех.
А. М. Максимов сказал, что сегодня утром приехал
в Москву И. Ф. Горбунов, который не откажется выступить с рассказом из народного быта, С. А. Бельская и
В. И. Родон обещали дуэт из оперетки, Саша Давыдов споет цыганские песни,
В. И. Путята прочтет монолог Чацкого, а П. П. Мещерский прямо с репетиции поехал
в «Щербаки» пригласить своего друга — чтеца П. А. Никитина, слава о котором гремела
в Москве, но на
сцене в столице он ни разу не выступал, несмотря на постоянные приглашения и желание артистов Малого
театра послушать его.
Выплывают, кружатся и исчезают
в памяти: Вася Григорьев, Чехов, записывающий «Каштанку»
в свою записную книжку, мать Каштанки — Леберка, увеличившая
в год моего поступления
в театр пятью щенками собачье население Тамбова, — несуразная Леберка, всех пород сразу, один из потомков которой, увековеченный Чеховым, стал артистом и на арене цирка и на
сценах ярмарочных и уездных
театров.
В Струкову был, конечно, платонически и безнадежно, влюблен Вася, чего она не замечала. Уже десятки лет спустя я ее встретил
в Москве, где она жила после смерти своего мужа Свободина (Козиенко), умершего на
сцене Александрийского
театра в 1892 году. От него у нее был сын Миша Свободин, талантливый молодой поэт, московский студент, застрелившийся неожиданно для всех. Я его встречал по ночам
в игорных залах Художественного кружка. Он втянулся
в игру, и, как говорили, проигрыш был причиной его гибели.
Я видел всех знаменитостей за полвека, я видел и слышал овации
в самые торжественные моменты жизни
сцены, но все это покрывалось для меня этими пережитыми минутами, может быть, потому, что я был тогда молод и весь жил
театром.
Неточные совпадения
Нынче менее, чем когда-нибудь, обратил он внимание на знакомую, привычную обстановку, на
сцену, на этот шум, на всё это знакомое, неинтересное, пестрое стадо зрителей
в битком набитом
театре.
Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Иностранец Василий Федоров»; где нарисован был бильярд с двумя игроками во фраках,
в какие одеваются у нас на
театрах гости, входящие
в последнем акте на
сцену.
— Ну, и пускай Малый
театр едет
в провинцию, а настоящий, культурно-политический
театр пускай очистится от всякого босячества, нигилизма — и дайте ему место
в Малом, так-то-с! У него хватит людей на две
сцены — не беспокойтесь!
Алина выплыла на
сцену маленького, пропыленного
театра такой величественно и подавляюще красивой, что
в темноте зала проплыл тихий гул удивления, все люди как-то покачнулись к
сцене, и казалось, что на лысины мужчин, на оголенные руки и плечи женщин упала сероватая тень. И чем дальше, тем больше сгущалось впечатление, что зал, приподнимаясь, опрокидывается на
сцену.
Подумалось также, что люди, знакомые ему, собираются вокруг его с подозрительной быстротой, естественной только на
сцене театра или на улице, при виде какого-нибудь несчастия. Ехать
в город — не хотелось, волновало любопытство: как встретит Лидия Туробоева?