Неточные совпадения
Когда они появились — никто и
не помнил, а старики и старухи были в них
здесь родившиеся и никуда больше
не ходившие…
Здесь в нашу глушь
не показывались даже местные власти, а сами помещики ограничивались получением оброка да съестных припасов и дичи к Рождеству, а сами и в глаза
не видали своего имения, в котором дед был полным властелином и, воспитанный волей казачьей,
не признавал крепостного права: жили по-казачьи, запросто и без чинов.
Кружок ссыльных в августе месяце, когда наши жили в деревне, собирался в нашем глухом саду при квартире. Я в августе жил в городе, так как начинались занятия. Весело проводили в этом саду время, пили пиво, песни пели, особенно про Стеньку Разина я любил; потом играли в городки на дворе, боролись, возились.
Здесь я чувствовал себя в своей компании, отличался цирковыми акробатическими штуками, а в борьбе легко побеждал бородатых народников, конечно, пользуясь приемами, о которых они
не имели понятия.
— На что мне вид! Твоей фамилии я
не срамлю, я
здесь Алексей Иванов.
Вот
здесь, в тальниках, под песчаной осыпью схоронили вятского паренька… Вот тут тоже закопали… Видишь знакомые места, и что-то неприятное в голове…
Не сообразить… А потом опять звучит: «Черный пудель шаговит, шаговит…»
На вечернем учении повторилось то же. Рота поняла, в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин
не ходил. Солдаты шептались, но никто ему
не сказал слова. Дело начальства наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а
здесь его приняли как товарища.
Слово «вольноопределяющийся» еще
не вошло в обиход, и нас все звали по-старому юнкерами, а молодые офицеры даже подавали нам руку. С солдатами мы жили дружно, они нас берегли и любили, что проявлялось в первые дни службы, когда юнкеров назначали начальниками унтер-офицерского караула в какую-нибудь тюрьму или в какое-нибудь учреждение.
Здесь солдаты учили нас, ничего
не знавших, как поступать, и никогда
не подводили.
— Кто
здесь? — окликнул я несколько раз и,
не получив ответа, шагнул в кусты. Что-то белеет на земле. Я нагнулся, и прямо передо мною лежал завернутый в белое одеяльце младенец и слабо кричал. Я еще раз окликнул, но мне никто
не ответил.
— Я знаю, что вы, подкинувшая ребенка,
здесь близко и слышите меня. Я взял его, снесу в полицейскую часть (тогда участков
не было, а были части и кварталы) и передам его квартальному. Слышите? Я ухожу с ребенком в часть!
— Бросили службу?.. Ну что же, хорошо… Вот я зашел сюда, деваться некуда, и
здесь тоже никого… игра дешевая… Пойдемте в общий зал… Вообще вы
не ходите в эту комнату, там шулера…
Здесь их крестили, давали имя и фамилию, какая на ум придет, но, впрочем,
не мудрствовали, а более называли по имени крестного отца.
Я это решил и уж потешил собравшуюся группу моих поклонников цирковыми приемами, вплоть до сальто-мортале, чего я до сих пор еще
здесь не показывал.
—
Здесь все друг другу чужие, пока
не помрут… А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером, кормят сытно, а тут тебе и конец… Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало идет, вреды боится, а уж если идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец…
Здесь больше отставной солдат работает али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда… С голоду да с холоду… Да наш брат, гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю, а зимой нору…
— Приезжий, как и вы
здесь, и, как и вы, сейчас гость полковника, а через несколько минут буду арестантом. И больше я вам ничего
не скажу.
Только в Азии, в глубинах Монголии сохранились родичи наших калмыков, которые так же кочуют, как и наши,
не изменившие своего образа жизни с первой половины XVII века, когда они пришли из Джунгарии и прочно осели
здесь.
— Вер-р-но, вер-р-но… Если бы я
не был зверь, так
не сидел бы
здесь и этого
не имел.
Я тоже читал газеты и очень волновался, что я
не там,
не в действующей армии, — но
здесь друзья, сцена, Гаевская со своими родителями…
Здесь некогда было задумываться и скучать,
не то что там, в лагерях, где по неделям, а то и по месяцам
не было никаких сражений, офицеры играли в карты, солдаты тайком в кустах в орлянку, у кого деньги есть, а то валялись в балаганах и скучали, скучали…
Приказано замереть, чтобы о присутствии войск
здесь неприятель
не догадался.
— А я хотел телеграмму дать в поезд. Думал,
не случилось ли что… Или, может быть, проспал… Все искали… Ведь мы
здесь с 12 часов. Через час еще наш поезд.
Трудный был этот год, год моей первой ученической работы. На мне лежала обязанность вести хронику происшествий, — должен знать все, что случилось в городе и окрестностях, и
не прозевать ни одного убийства, ни одного большого пожара или крушения поезда. У меня везде были знакомства, свои люди, сообщавшие мне все, что случилось: сторожа на вокзалах, писцы в полиции, обитатели трущоб. Всем, конечно, я платил. Целые дни на выставке я проводил, потому что
здесь узнаешь все городские новости.
— Ты зачем
здесь? Тебе сказано сидеть в кустах за кассой и
не показывать своей морды в публике!
— Да Яков Петрович Полонский, поэт Полонский, я гощу у него лето, Иван Сергеевич
не приехал, хотя собирался… А вот Яков Петрович и его семья —
здесь.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер
здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли
здесь два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу
здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы
здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела
не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас
здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.