Неточные совпадения
Газета помещалась на углу Большой Дмитровки
и Страстного бульвара
и печаталась в огромной университетской типографии, в которой дела
шли блестяще, была даже школа наборщиков.
«Судьбе было угодно, чтобы первое боевое крещение молодой газеты было вызвано горячей защитой новых учреждений общественного самоуправления
и сопровождалось формулировкой с ее стороны высоких требований самой печати: свобода слова, сила знания, возвышенная идея
и либеральная чистота. Вот путь, которым должна
идти газета».
В 1873 году 4 декабря предостережение «Русские ведомости» получили за то, что они «заключают в себе крайне, в циничной форме, враждебное сопоставление различных классов населения
и, в частности, оскорбительное отношение к дворянскому сословию».
И ежегодно
шли кары, иногда по нескольку раз в год.
Дальше
шли конфискации номеров, штрафы по нескольку раз в год по разным поводам; штрафы сменялись конфискациями
и привлечениями к суду.
Вследствие бури лодки были разделены друг от друга, расстались; Мельвиль попал в восточный рукав
и благополучно достиг Якутска, Чипп с экипажем пропал без вести, а де Лонг, имевший карту устьев Лены с обозначением только трех рукавов, которыми она впадает в океан, ошибочно попал в одну из глухих речек, которая
шла параллельно северному рукаву Лены
и терялась в тундре.
Долго
шли смельчаки Норосс
и Ниндерман по снеговой тундре, без всякой надежды встретить кого-нибудь,
и уже обрекли себя на гибель. Однако близ восточного рукава Лены встретили ехавшего на оленях тунгуса, направлявшегося к югу, который взял их с собой
и привез в Северный Булом.
Оба лейтенанта были приняты
и чествуемы редакцией «Русских ведомостей». Я показал им Москву, проводил их на вокзал
и по их просьбе некоторое время
посылал через них корреспонденции в «Нью-Йорк Геральд», которые там
и печатались.
Еще в 1871 году, когда я
шел в бурлацкой лямке, немало мы схоронили в прибрежных песках Волги умерших рядом с нами товарищей, бурлаков, а придя в Рыбинск
и работая конец лета на пристани, в артели крючников, которые умирали тут же, среди нас, на берегу десятками
и трупы которых по ночам отвозили в переполненных лодках хоронить на песчаный остров, — я немало повидал холерных ужасов.
Кроме купцов, отправленных в служители в холерный госпиталь, Баранов стал забирать шулеров, которые съехались, по обычаю, на ярмарку. Их он держал по ночам под арестом, а днем
посылал на грязные работы по уборке выгребных
и помойных ям, а особенно франтоватых с девяти часов утра до обеда заставлял мести площади
и мостовые у всех на виду.
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди
шли семеро косцов. Вдруг один из них упал,
и все бросились вперед по дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим
и поймали последнего.
Двое вернулись, смело подошли к нам
и объяснили, что они воронежские, были на сенокосе, отработали
и шли домой. Их было одиннадцать человек, но дорогой четверо умерли.
— От этой самой чумы. Четверо на земле умерли, а этот прямо… шел-шел — хлоп,
и готов! Во, его братеник он!
— Так.
И чайник,
и бурку,
и казанок с треногой,
и суму переметную
пойдем купим. До поезда еще часа два. А потом в вагон
и ко мне на хутор, а маршрут мы вам с отцом составим, он все знает.
Отпустив калмыка, я напился чаю
и первым делом
пошел в редакцию газеты «Донская речь», собрать кое-какие данные о холере. Газета подцензурная,
и никаких сведений о холере, кроме кратких, казенных, в ней не было. Чтобы получить подробные официальные сведения о ходе холеры во всей области, мне посоветовали обратиться в канцелярию наказного атамана. Между прочим, шутя я рассказал в редакции о том, как меня калмык от холеры вылечил.
Я отправился в канцелярию,
и только вышел, встречаю знакомого генерала А.Д. Мартынова, начальника штаба, в те дни замещавшего наказного атамана, бывшего в отпуску. Я ему сказал, что
иду в канцелярию за справками.
Я записал адрес
и обещал прислать стихи, но как-то, за суетой, так
и не
послал.
— Рад, очень рад! А вот первым делом
пойдем обедать, слышите — зовут, а после обеда
и поговорим.
— Тогда, перед казнью, много наших донцов похватали! Приехали они в Москву атамана спасать. Похватали
и сослали кого в Соловки, кого куда. Уж через пять лет, когда воцарился Федор, вернули,
и многие из них
шли через Москву
и еще видели на шесте, против Кремля, на Болоте, голову своего атамана.
— Да, не хотел пока
идти против всех. Ведь
и в песнях о Разине везде поют, что
Накануне народного праздника вечером, усталый от дневной корреспондентской работы, я прямо из редакции «Русских ведомостей» решил поехать в скаковой павильон на Ходынку
и осмотреть оттуда картину поля, куда с полудня
шел уже народ.
И каждый
шел на Ходынку не столько на праздник, сколько за тем, чтобы добыть такую кружку.
Оставив павильон, я
пошел на Ходынку мимо бегов, со стороны Ваганькова, думая сделать круг по всему полю
и закончить его у шоссе.
Подбираясь к толпе, я взял от театра направо к шоссе
и пошел по заброшенному полотну железной дороги, оставшейся от выставки: с нее было видно поле на далеком расстоянии.
Я не бросился за народом, упирался
и шел прочь от будок, к стороне скачек, навстречу безумной толпе, хлынувшей за сорвавшимися с мест в стремлении за кружками.
Я забыл
и газеты
и корреспондентскую работу, мне противно было
идти на Ходынку.
Свежий
и выспавшийся, я надел фрак со всеми регалиями, как надо было по обязанностям официального корреспондента,
и в 10 часов утра
пошел в редакцию. Подхожу к Тверской части
и вижу брандмейстера, отдающего приказание пожарным, выехавшим на площадь на трех фурах, запряженных парами прекрасных желтопегих лошадей. Брандмейстер обращается ко мне...
Многие сотни! А сколько еще было таких, кто не в силах был
идти и умер по пути домой. Ведь после трупы находили на полях, в лесах, около дорог, за двадцать пять верст от Москвы, а сколько умерло в больницах
и дома! Погиб
и мой извозчик Тихон, как я узнал уже после.
Я сполз вниз по песчаному обрыву
и пошел между трупами.
В два часа я уже был в редакции, пришел в корректорскую
и сел писать, затворив дверь. Мне никто не мешал. Закончив, сдал метранпажу в набор. Меня окружили наборщики с вопросами
и заставили прочитать. Ужас был на всех лицах. У многих слезы. Они уже знали кое-что из слухов, но все было туманно.
Пошли разговоры.
Они уходят, я надеваю фрак
и хочу
идти. Звонок. Входят еще трое: мой знакомый, старый москвич Шютц, корреспондент какой-то венской газеты, другой, тоже знакомый, москвич, американец Смит, который мне представляет типичнейшего американского корреспондента газеты. Корреспондент ни слова по-русски, ему переводит Смит. Целый допрос. Каждое слово американец записывает.
Начальство сада перепугалось
и послало по трактирам отыскивать сторожа. Мирно подошел слон к заставе, остановился около полицейской будки, откуда выскочил городовой
и, обнажив ржавую «селедку», бросился к великану, «делающему непорядок».
Заметка эта не
пошла, так как цензура
послала распоряжение — никаких подробностей происшествия не сообщать. Зато слухи в городе
и по губерниям разошлись самые невероятные. Многие возвратились с дач, боясь за своих родных в Москве
и за свое имущество.
Первая публикация появилась в Петербурге, куда я
послал сообщение А.А. Соколову для «Петербургского листка», а потом его перепечатала провинция, а в Москве появились только краткие известия без упоминания о городовом
и разнесенной будке.
Тогда газета
шла хорошо, денег в кассе бывало много, но Никита Петрович мало обращал на них внимания. Номера выпускал частью сам (типография помещалась близко, в Ваганьковском переулке), частью — второй редактор, племянник его Ф.А. Гиляров, известный педагог-филолог
и публицист. Тоже не от мира сего, тоже не считавший денег.
И шло бы все по-хорошему с газетой. Но вдруг поступила в контору редакции, на 18 рублей жалованья, некая барынька Мария Васильевна,
и случилось как-то, что фактическое распоряжение кассой оказалось у нее в руках.
Мы все надеждой занеслись —
Вот-вот
пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались —
Городовые новой формы!
Говорили, что за
И.
И. Родзевичем стояло в Петербурге какое-то очень крупное лицо.
Пошла газета в розницу,
пошла подписка.
«Русский курьер» основан был В.Н. Селезневым в 1879 году, но
шел в убыток. Пришлось искать денег. Отозвался московский купец Н.П. Ланин, владелец известного завода шипучих вод
и увековечивший свое имя производством искусственного «ланинского» шампанского, которое подавалось подвыпившим гостям в ресторанах за настоящее
и было в моде на всех свадьбах, именинах
и пирушках средней руки.
Утвердили Н.П. Ланина редактором-издателем: пусть рекламирует шипучие воды
и русское шампанское. Но
и с новым редактором газета не
шла.
Сразу газета расцвела
и засверкала к ужасу цензоров
и администрации. Подписки было еще мало, но газета блестяще
шла в розницу.
Н.П. Ланин ликовал, «ланинское» шампанское, усиленно рекламированное,
шло великолепно
и покрывало расходы по газете. Газета, как обухом по лбу, хватила
и цензуру
и разрешившую Н.П. Ланину газету администрацию своим неслыханным дотоле ярким либерализмом.
В Москве
шла только розница. Москвичам были интереснее фельетоны Збруева в «Современных известиях»
и «Московский листок» Н.
И. Пастухова. Эти два издания начали глумиться над «Русским курьером», называя его не иначе, как «кислощейной газетой», а самого Н.П. Ланина — липовым редактором.
Потребовали конверт, почтовой бумаги, марки
и при серьезном письме «уважаемому господину редактору»
послали Н.П. Ланину это произведение.
—
Пойдем ко мне! —
И ведет в квартиру. А там стол накрыт, сидит молодая красивая его жена, кругом толпа детишек
и кое-кто из сотрудников. На столе самовар, огурцы
и огромное блюдо картофельного салата. Сидят, закусывают, чай пьют, иногда водочки поставят.
А.Я. Липскеров то
и дело исчезает в контору, возвращается
и пьет чай или жует колбасу. Через полчаса срочно нуждавшийся в деньгах сотрудник прощается
и идет в кассу.
Кроме того, деньги впоследствии Трифону
посылал и Влас Михайлович.
Франтоватый, красивый, молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского дома,
и повторилась библейская история на новый лад: старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая женщина, тоже не изменилась, но потомок Иосифа Прекрасного не
пошел в своего библейского предка…
В газете появился В.М. Дорошевич со своими короткими строчками, начавший здесь свой путь к
славе «короля фельетонистов». Здесь он был не долго. Вскоре его пригласил Н.
И. Пастухов в «Московский листок», а потом В.М. Дорошевич уехал в Одессу
и в свое путешествие на Сахалин.
Дело
пошло. Деньги потекли в кассу, хотя «Новости дня» имели подписчиков меньше всех газет
и шли только в розницу, но вместе с «пюблисите» появились объявления,
и расцвел А.Я. Липскеров. Купил себе роскошный особняк у Красных Ворот. Зеркальные стекла во все окно, сад при доме, дорогие запряжки, роскошные обеды
и завтраки, — все время пьют
и едят. Ложа в театре, ложа на скачках, ложа на бегах.
Его гораздо больше привлекала
слава знаться с высшим обществом,
и он любил заседать в членской беседке павильона наряду с графами
и князьями.