Неточные совпадения
Первая встреча с холерой была у меня при выходе из вагона в Ростове. Подхожу к двери в зал
первого класса — и передо мной грохается огромный, толстый швейцар, которого я увидел еще издали, сходя с площадки вагона. Оказалось — случай молниеносной холеры. Во
время моей поездки я видел еще два таких случая, а слышал о них часто.
— Против холеры
первое средство — медь на голом теле… Старинное средство, испытанное! [Теперь, когда я уже написал эти строки, я рассказал это моему приятелю врачу-гомеопату, и он нисколько не удивился. У нас во
время холеры как предохранительное средство носили на шее медные пластинки. Это еще у Ганнемана есть.]
Я записал рассказы старика и со скорым поездом выехал в Москву, нагруженный материалами,
первое значение, конечно, придавая сведениям о Стеньке Разине, которых никогда бы не получил, и если бы не был репортером, легенда о Красной площади жила бы нерушимо и по сие
время.
Газета давно уже прекратилась, ее в
первый же год забил «Московский листок», а все-таки мне вспоминается один факт, связанный со
временем моего в ней кратковременного сотрудничества.
Ударил ли он шашкой слона или только замахнулся, но Мамлик остервенел и бросился за городовым, исчезнувшим в двери будки. Подняв хобот, слон
первым делом сорвал навес крыльца, сломал столбы и принялся за крышу, по
временам поднимая хобот и трубя. Городовой пытался спастись в заднее окно, но не мог вылезть: его толстая фигура застряла, и он отчаянно вопил о помощи.
В «Новостях дня» я за все
время их существования постоянно почти не работал, но
первые годы по усиленной просьбе А.Я. Липскерова помочь ему давал иногда интересный материал, и он действительно платил, как умел.
Много рассказов написал он во
время своих поездок по рекам и озерам.
Первое стихотворение в его книжке — о рыбной ловле. Книжка и есть начало его будущего благосостояния, начало и «Московского листка».
Во
время коронации 1896 года он поручил своим сотрудникам во что бы то ни стало добыть заранее манифест, чтобы
первому его опубликовать в своей газете.
Года через три, в 1885 году, во
время первого большого бунта у Морозовых, — я в это
время работал в «Русских ведомостях», — в редакцию прислали описание бунта, в котором не раз упоминалось о сгоревших рабочих и прямо цитировались слова из моей корреспонденции, но ни строчки не напечатали «Русские ведомости» — было запрещено.
Это жесточайшее
время реакции отразилось
первым делом на печати: получить разрешение на газету или журнал было почти невозможно.
Любопытно, что одним из
первых во
время наступившей реакции пострадал цензор Никотин, просматривавший журнал Н.А. Пушкарева «Свет и тени».
Я застал «Будильник» во
время его расцвета. Издательницей была Л.Н. Уткина, а редактором — Н.П. Кичеев. Серьезная беллетристика, лирические стихотворения, юмористика и сатира, насколько они были возможны после
первого марта 1881 года, чередовались в журнале.
Н.Г. Шебуев в это
время служил помощником судебного следователя при окружном суде и заведовал районом преступной Грачевки, откуда и брал сенсационный материал. Он
первый ввел этот жанр в газеты.
Во
время первого антракта смотрю со сцены в дырочку занавеса. Публика — умная в провинции публика — почти уже уселась, как вдруг, стуча костылями и гремя шпорами и медалями, движется, возбуждая общее любопытство, коренастый, могучего вида молодой драгунский унтер-офицер, вольноопределяющийся, и садится во втором ряду.
Все подробности этого события дошли и до В.Н. Бестужева, который собрался идти и пристрелить актера Сологуба, так его осрамившего, но в это
время пришла полиция и, не выпуская на улицу, выпроводила его из Пензы. Таково было наше
первое знакомство.
Я отдал ему фотографии и недели через две получил билет и печатный список корреспондентов на коронацию, в котором значился и я корреспондентом «Нового
времени». Кроме меня, в списке стояло еще четыре корреспондента этой газеты, а пятым сам А.С. Суворин. Мне там было делать нечего, я преспокойно работал для «Русских ведомостей», а благодаря марке «Нового
времени» везде имел
первое место.
С
первого же раза я был поражен и очарован красой и резвостью скаковых лошадей. Во
время моих поездок по задонским зимовникам еще почти не было чистокровных производителей, а только полукровные. Они и тогда поражали меня красотой и силой, но им далеко было до того, что я увидел на московском ипподроме.
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная.
Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет
времени думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, // Что в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во
время мирное // Ходил ни сыт ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих — за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то
время аскетизма; но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с
первого взгляда.
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в
первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во
время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
При
первом столкновении с этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но в то же
время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.