Неточные совпадения
Я много лет часами ходил по площади, заходил к Бакастову и
в другие трактиры, где с утра воры и бродяги дуются на бильярде или
в азартную биксу или фортунку, знакомился с этим людом и изучал разные стороны его быта. Чаще всего я заходил
в самый тихий трактир, низок Григорьева, посещавшийся более скромной Сухаревской публикой: тут
игры не было, значит, и воры не заходили.
На Сухаревке жулью
в одиночку делать нечего. А сколько сортов всякого жулья! Взять хоть «играющих»: во всяком удобном уголку садятся прямо на мостовую трое-четверо и открывают
игру в три карты — две черные, одна красная. Надо угадать красную. Или
игра в ремешок: свертывается кольцом ремешок, и надо гвоздем попасть так, чтобы гвоздь остался
в ремешке. Но никогда никто не угадает красной, и никогда гвоздь не остается
в ремне. Ловкость рук поразительная.
И десятки шаек игроков шатаются по Сухаревке, и сотни простаков, желающих нажить, продуваются до копейки. На лотке с гречневиками тоже своя
игра; ею больше забавляются мальчишки
в надежде даром съесть вкусный гречневик с постным маслом. Дальше ходячая лотерея — около нее тоже жулье.
У некоторых шулеров и составителей
игры имелись при таких заведениях сокровенные комнаты, «мельницы», тоже самого последнего разбора, предназначенные специально для обыгрывания громил и разбойников, которые только
в такие трущобы являлись для удовлетворения своего азарта совершенно спокойно, зная, что здесь не будет никого чужого.
В известный день его приглашают на «мельницу» поиграть
в банк — другой
игры на «мельницах» не было, — а к известному часу там уж собралась стройно спевшаяся компания шулеров, приглашается и исполнитель, банкомет, умеющий бить наверняка каждую нужную карту, — и деньги азартного вора переходят компании.
На крайнем к окну столе шла ожесточенная
игра в банк.
Дальше, сквозь отворенную дверь, виднелась другая такая же комната. Там тоже стоял
в глубине стол, но уже с двумя свечками, и за столом тоже шла
игра в карты…
В это время
игра кончилась.
Действительно, я напечатал рассказ «
В глухую», где подробно описал виденный мною притон,
игру в карты, отравленного «малинкой» гостя, которого потащили сбросить
в подземную клоаку, приняв за мертвого. Только Колосов переулок назвал Безымянным. Обстановку описал и
в подробностях, как живых, действующих лиц. Барон Дорфгаузен, Отто Карлович… и это действительно было его настоящее имя.
Все пьяным-пьяно, все гудит, поет, ругается… Только
в левом углу за буфетом тише — там идет
игра в ремешок,
в наперсток… И никогда еще никто
в эти
игры не выигрывал у шулеров, а все-таки по пьяному делу играют… Уж очень просто.
Например,
игра в наперсток состоит
в том, чтобы угадать, под каким из трех наперстков лежит хлебный шарик, который шулер на глазах у всех кладет под наперсток, а на самом деле приклеивает к ногтю — и под наперстком ничего нет…
В ремешок
игра простая: узкий кожаный ремешок свертывается
в несколько оборотов
в кружок, причем партнер, прежде чем распустится ремень, должен угадать середину, то есть поставить свой палец или гвоздь, или палочку так, чтобы они, когда ремень развернется, находились
в центре образовавшегося круга,
в петле. Но ремень складывается так, что петли не оказывается.
И здесь
в эти примитивные
игры проигрывают все, что есть: и деньги, и награбленные вещи, и пальто, еще тепленькое, только что снятое с кого-нибудь на Цветном бульваре. Около играющих ходят барышники-портяночники, которые скупают тут же всякую мелочь, все же ценное и крупное поступает к самому «Сатане» — так зовут нашего хозяина, хотя его никогда никто
в лицо не видел. Всем делом орудуют буфетчик и два здоровенных вышибалы — они же и скупщики краденого.
Здесь грачевские шулера метали банк — единственная
игра, признаваемая «Иванами» и «болдохами»,
в которую они проигрывали свою добычу, иногда исчисляемую тысячами.
Штрафы были такие:
в 2 часа ночи — 30 копеек,
в 2 часа 30 минут — 90 копеек, то есть удвоенная сумма плюс основная,
в 3 часа — 2 рубля 10 копеек,
в 3 часа 30 минут — 4 рубля 50 копеек,
в 4 часа — 9 рублей 30 копеек,
в 5 часов — 18 рублей 60 копеек, а затем Кружок
в 6 часов утра закрывался, и игроки должны были оставлять помещение, но нередко
игра продолжалась и днем, и снова до вечера…
Тут поднимались хлопоты о разрешении, даже печатались статьи
в защиту клубной
игры, подавались слезницы генерал-губернатору, где доказывалось, что
игра не вред, а чуть ли не благодеяние, и опять играли до нового протокола.
Когда зал был занят,
игра происходила
в разных помещениях.
Когда новое помещение для азартной
игры освободило большой двухсветный зал,
в него были перенесены из верхних столовых ужины
в свободные от собраний вечера. Здесь ужинали группами, и каждая имела свой стол. Особым почетом пользовался длинный стол, накрытый на двадцать приборов. Стол этот назывался «пивным», так как пиво было любимым напитком членов стола и на нем ставился бочонок с пивом. Кроме этого, стол имел еще два названия: «профессорский» и «директорский».
На дамах бриллианты, из золотых сумочек они выбрасывают пачки кредиток… Тут же сидят их кавалеры, принимающие со стороны участие
в их
игре или с нетерпением ожидающие, когда дама проиграется, чтобы увезти ее из клуба…
Самая крупная
игра — «сотенный» стол, где меньшая ставка сто рублей, — велась
в одной из комнат вверху или внизу.
Раз
игра в баккара дошла до невиданных размеров.
Развели эту
игру два восточных красавца с довольно зверскими лицами,
в черкесках дорогого сукна,
в золотых поясах, с кинжалами, сверкавшими крупными драгоценными камнями.
Кем записаны они были
в первый раз — неизвестно, но
в первый же день они поразили таким размахом
игры, что
в следующие дни этих двух братьев — князей Шаховых — все записывали охотно.
Ежедневно все игроки с нетерпением ждали прихода князей: без них
игра не клеилась. Когда они появлялись, стол оживал. С неделю они ходили ежедневно, проиграли больше ста тысяч, как говорится, не моргнув глазом — и вдруг
в один вечер не явились совсем (их уже было решено провести
в члены-соревнователи Кружка).
Но сразу прохарчились. Расход превысил доход. Одной бильярдной и скромной коммерческой
игры в карты почтенных старичков-охотников оказалось мало. Штрафов — ни копейки, а это главный доход клубов вообще. Для них нужны азартные
игры. На помощь явился М. Л. Лазарев, бывший секретарь Скакового общества, страстный игрок.
Здесь
игра начиналась не раньше двух часов ночи, и бывали случаи, что игроки засиживались
в этой комнате вплоть до открытия клуба на другой день,
в семь часов вечера, и, отдохнув тут же на мягких диванах, снова продолжали
игру.
Пошли маскарады с призами, обеды, выставки и субботние ужины, на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола. С Русским охотничьим клубом
в его новом помещении не мог спорить ни один другой клуб; по азарту
игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.
На другом конце стола прилизанный, с английским пробором на лысеющей голове скаковой «джентльмен», поклонник «карт, женщин и лошадей», весь занят
игрой. Он соображает, следит за каждой картой, рассматривает каждую полоску ее крапа, когда она еще лежит
в ящике под рукой банкомета, и ставит то мелко, то вдруг большой куш и почти всегда выигрывает.
— Перегородка
в коридоре занялась! — кричит швейцар. Некоторые
в испуге вскочили, ничего не понимая, другие продолжали
игру, а Саркуша опять открыл девятку и, загребая деньги, закричал пожарному...
Судьба крепостных решалась каждую ночь
в «адской комнате» клуба, где шла азартная
игра, где жизнь имений и людей зависела от одной карты, от одного очка… а иногда даже — от ловкости банкомета, умеющего быстротой рук «исправлять ошибки фортуны», как выражался Федор Толстой, «Американец», завсегдатай «адской комнаты»… Тот самый, о котором Грибоедов сказал...
Роскошь поразительная. Тишина мертвая — кроме «инфернальной», где кипела азартная
игра на наличные:
в начале этого века среди членов клуба появились богатые купцы, а где купец, там денежки на стол.
Здесь шла скромная коммерческая
игра в карты по мелкой, тихая, безмолвная. Играли старички на своих, десятилетиями насиженных местах. На каждом столе стояло по углам по четыре стеариновых свечи, и было настолько тихо, что даже пламя их не колыхалось.
Назывался он не
в насмешку над заседавшими там старичками, а потому, что там велась слишком мелкая
игра, и играющие, как умные детки, молчали наравне с мундирными портретами по стенам. А чуть кто-нибудь возвышал голос
в карточном споре, поднимались удивленные головы, раздавалось повелительное «тс», и все смолкало.
За «говорильней» следовала большая гостиная;
в ней, как и
в «портретной», ломберные столы были заняты крупными игроками
в коммерческие
игры.
Люднее стало
в клубе, особенно
в картежных комнатах, так как единственно Английский клуб пользовался правом допускать у себя азартные
игры, тогда строго запрещенные
в других московских клубах, где
игра шла тайно.
В Английский клуб, где почетным старшиной был генерал-губернатор, а обер-полицмейстер — постоянным членом, полиция не смела и нос показать.
А там грянула империалистическая война. Половина клуба была отдана под госпиталь. Собственно говоря, для клуба остались прихожая, аванзал, «портретная», «кофейная», большая гостиная, читальня и столовая. А все комнаты, выходящие на Тверскую, пошли под госпиталь. Были произведены перестройки. Для
игры «инфернальная» была заменена большой гостиной, где метали баккара, на поставленных посредине столах играли
в «железку», а
в «детской», по-старому, шли
игры по маленькой.
Молодежь — барышни и кавалеры — перекидываются через стол шариками хлеба, а потом и все принимают участие
в этой
игре, и летят через столы головы селедок, корки хлеба, а иногда сверкнет и красный рак, украшавший разварного осетра…
Они уходят
в соседнюю комнату, где стоит большой стол, уставленный закусками и выпивкой. Приходят, прикладываются, и опять — к дамам или
в соседнюю комнату, — там на двух столах степенная
игра в преферанс и на одном
в «стуколку». Преферансисты — пожилые купцы, два солидных чиновника — один с «Анной
в петлице» — и сам хозяин дома,
в долгополом сюртуке с золотой медалью на ленте на красной шее, вырастающей из глухого синего бархатного жилета.
Придя
в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями трактира. Алексей шел
в бильярдную, где вел разговоры насчет бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил
игру, что ухитрялся даже с шулеров выпрашивать чуть не
в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
Фешенебельный «Славянский базар» с дорогими номерами, где останавливались петербургские министры, и сибирские золотопромышленники, и степные помещики, владельцы сотен тысяч десятин земли, и… аферисты, и петербургские шулера, устраивавшие картежные
игры в двадцатирублевых номерах.
Был еще за Тверской заставой ресторан «Эльдорадо» Скалкина, «Золотой якорь» на Ивановской улице под Сокольниками, ресторан «Прага», где Тарарыкин сумел соединить все лучшее от «Эрмитажа» и Тестова и даже перещеголял последнего расстегаями «пополам» — из стерляди с осетриной.
В «Праге» были лучшие бильярды, где велась приличная
игра.
Между актерами было, конечно, немало картежников и бильярдных игроков, которые постом заседали
в бильярдной ресторана Саврасенкова на Тверском бульваре, где велась крупная
игра на интерес.
У ворот мы остановились, наблюдали их
игру. Они выбросили, прячась
в кустах, серебряный гривенник на нитке на тротуар и ждали.