Неточные совпадения
Из переулка поворачивал на такой же, как и наша, косматой лошаденке странный экипаж. Действительно, какая-то гитара на колесах. А впереди — сиденье для кучера. На этой «гитаре» ехали купчиха
в салопе с куньим воротником, лицом и
ногами в левую сторону, и чиновник
в фуражке с кокардой, с портфелем, повернутый весь
в правую сторону, к нам лицом.
На другой день, придя
в «Развлечение» просить аванс по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и
в одном белье, которому он назвался дворянином, выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: «Всякая сволочь по ночам будет беспокоить!» — и так наподдал
ногой — спасибо, что еще босой был, — что Епифанов отлетел далеко
в лужу…
В одной из этих каморок четверо грабителей во время дележа крупной добычи задушили своего товарища, чтобы завладеть его долей… Здесь же, на чердаке, были найдены трубочистом две отрубленные
ноги в сапогах.
Ноги проваливались
в грязь, натыкаясь иногда на что-то плотное.
Я прошел к Малому театру и, продрогший, промочив
ноги и нанюхавшись запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился
в редакцию, где сделал описание работ и припомнил мое старое путешествие
в клоаку.
Я шагал
в полной тишине среди туманных призраков и вдруг почувствовал какую-то странную боль
в левой
ноге около щиколотки; боль эта стала
в конце концов настолько сильной, что заставила меня остановиться. Я оглядывался, куда бы присесть, чтоб переобуться, но скамейки нигде не было видно, а
нога болела нестерпимо.
Он откармливал их сам на своей даче,
в особых кормушках,
в которых
ноги поросенка перегораживались решеткой.
Последний раз я видел Мишу Хлудова
в 1885 году на собачьей выставке
в Манеже. Огромная толпа окружила большую железную клетку.
В клетке на табурете
в поддевке и цилиндре сидел Миша Хлудов и пил из серебряного стакана коньяк. У
ног его сидела тигрица, била хвостом по железным прутьям, а голову положила на колени Хлудову. Это была его последняя тигрица, недавно привезенная из Средней Азии, но уже прирученная им, как собачонка.
Однажды затащили его приятели
в Малый театр на «Женитьбу», и он услыхал: «У вас
нога петушья!» — вскочил и убежал из театра.
И
в один злополучный день прислуга, вошедшая убирать его комнату, увидела: из камина торчали
ноги, а среди пылающих дров
в камине лежала обуглившаяся верхняя часть тела несчастного художника.
Огромная несуразная комната. Холодно. Печка дымит. Посредине на подстилке какое-нибудь животное: козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с веселыми глазами, сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей
ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка садится
в прежнюю позу. А кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
Воланы явились
в те давно забытые времена, когда сердитый барин бил кулаком и пинал
ногами в спину своего крепостного кучера.
А ежели кто по сапожной, так за одну поездку на лихаче десятки солдат
в походе
ноги потрут да ревматизм навечно приобретут.
Мундирные «вась-сияси» начали линять. Из титулованных «вась-сиясей» штабс-капитана разжаловали
в просто барина… А там уж не то что лихачи, а и «желтоглазые» извозчики, даже извозчики-зимники на своих клячах за барина считать перестали — «Эрмитаж» его да и многих его собутыльников «поставил на
ноги»…
У баб из корзин торчали головы кур и цыплят,
в мешках визжали поросята, которых продавцы, вынимая из мешка, чтобы показать покупателю, непременно поднимали над головой, держа за связанные задние
ноги.
— Вер-рно! Верно, что говорит Василий Константиныч! Так как мы поставляем ящики
в Охотный, так уж нагляделись… И какие там миазмы, и сколько их… Заглянешь
в бочку — так они кишмя кишат… Так и ползают по солонине… А уж насчет бахтериев — так и шмыгают под
ногами, рыжие, хвостатые… Так и шмыгают, того и гляди наступишь.
В спальне — огромная, тоже красного дерева кровать и над ней ковер с охотничьим рогом, арапниками, кинжалами и портретами борзых собак. Напротив — турецкий диван; над ним масляный портрет какой-то очень красивой амазонки и опять фотографии и гравюры. Рядом с портретом Александра II
в серой визитке, с собакой у
ног — фотография Герцена и Огарева, а по другую сторону — принцесса Дагмара с собачкой на руках и Гарибальди
в круглой шапочке.
И вмиг вбежал с трубкой на длиннейшем черешневом чубуке человек с проседью,
в подстриженных баках, на одной
ноге опорок, на другой — туфля. Подал барину трубку, а сам встал на колени, чиркнул о штаны спичку, зажег бумагу и приложил к трубке.
Лошади кормятся без призора, стаи голубей и воробьев мечутся под
ногами, а извозчики
в трактире чай пьют. Извозчик, выйдя из трактира, черпает прямо из бассейна грязным ведром воду и поит лошадь, а вокруг бассейна — вереница водовозов с бочками.
Иногда по Тверской
в жаркий летний день тащится извозчичья пролетка с поднятым верхом, несмотря на хорошую погоду; из пролетки торчат шесть
ног: четыре —
в сапожищах со шпорами, а две —
в ботинках, с брюками навыпуск.
Выставка открылась
в 6 часов вечера 12 ноября. Ярко горит электричество
в холодных, несколько лет не топленных роскошных залах Английского клуба. Красные флаги расцветили холодный мрамор старинных стен. Из «портретной» доносятся говор, шарканье
ног, прорезаемые иногда звоном шпор…
Еще за кутьей, этим поминовенным кушаньем, состоявшим из холодного риса с изюмом, и за блинами со свежей икрой, которую лакеи накладывали полными ложками на тарелки, слышался непрерывный топот вместе с постукиванием ножей. Если закрыть глаза, представлялось, что сидишь
в конюшне с деревянным полом. Это гости согревали
ноги.
За это время он успевал просыхать только на полчаса
в полдень, когда накидывал на себя для обеда верхнее платье и надевал опорки на
ноги. Это парильщик.
Цитирую его «Путешествие
в Арзрум»: «…Гасан начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу, после чего он начал ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком: я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение (азиатские банщики приходят иногда
в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят
ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку).
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека
в заключение, отнимут его от семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на
ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Кругом домика, с правой стороны ворот, под легкой железной лестницей, приделанной к крыше с незапамятных времен, пребывали «холодные сапожники», приходившие
в Москву из Тверской губернии с «железной
ногой», на которой чинили обувь скоро, дешево и хорошо.
Их всегда с десяток работало тут, а их клиенты стояли у стенки на одной
ноге, подняв другую, разутую,
в ожидании починки.
Их звали «фалаторы», они скакали
в гору, кричали на лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков
ногами в сапожищах, едва влезавших
в стремя. И бывали случаи, что «фалатор» падал с лошади. А то лошадь поскользнется и упадет, а у «фалатора»
ноги в огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени не вытащишь. Никто их не учил ездить, а прямо из деревни сажали на коня — езжай! А у лошадей были нередко разбиты
ноги от скачки
в гору по булыгам мостовой, и всегда измученные и недокормленные.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там
в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под
ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете,
в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с
ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать
в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает
ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. Не гневись! Вот ты теперь валяешься у
ног моих. Отчего? — оттого, что мое взяло; а будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья! втоптал
в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога, господа, скорее
в кружок, да побольше порядку! Бог с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь на военную
ногу, непременно на военную
ногу! Вы, Петр Иванович, забегите с этой стороны, а вы, Петр Иванович, станьте вот тут.