После войны 1812 года, как только стали возвращаться в Москву москвичи и начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Растопчин издал приказ, в котором объявил, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только
один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни».
А над домом по-прежнему носились тучи голубей, потому что и Красовский и его сыновья были такими же любителями, как и Шустровы, и у них под крышей также была выстроена голубятня. «Голубятня» — так звали трактир, и никто его под другим именем не знал, хотя официально он так не назывался, и в печати появилось это название только
один раз, в московских газетах в 1905 году, в заметке под заглавием: «Арест революционеров в “Голубятне"».
Неточные совпадения
Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не
раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал:
один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.
А
один букинист
раз сказал ему...
К десяти часам утра я был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним был хорошо знаком и не
раз получал от него сведения для газет. У него была
одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя носил погоны гражданского ведомства.
При встречах «спортсмен» старался мне не показываться на глаза, но
раз поймал меня
одного на беговой аллее и дрожащим голосом зашептал...
Были у ляпинцев и свои развлечения — театр Корша присылал им пять
раз в неделю бесплатные билеты на галерку, а цирк Саламонского каждый день, кроме суббот, когда сборы всегда были полные, присылал двадцать медных блях, которые заведующий Михалыч и раздавал студентам, требуя за каждую бляху почему-то
одну копейку. Студенты охотно платили, но куда эти копейки шли, никто не знал.
— До сих пор
одна из них, — рассказывал мне автор дневника и очевидец, — она уж и тогда-то не молода была, теперь совсем старуха, я ей накладку каждое воскресенье делаю, — каждый
раз в своем блудуаре со смехом про этот вечер говорит… «Да уж забыть пора», — как-то заметил я ей. «И што ты… Про хорошее лишний
раз вспомнить приятно!»
Только
раз как-то за столом «общественных деятелей»
один из них, выбирая по карточке вина, остановился на напечатанном на ней портрете Пушкина и с возмущением заметил...
Полиция сделала засаду. Во дворе были задержаны два оборванца, и в
одном из них квартальный узнал своего «крестника», которого он не
раз порол по заказу княгининого управляющего.
Даже в моей первой книге о «Москве и москвичах» я ни
разу и нигде словом не обмолвился и никогда бы не вспомнил ни их, ни ту обстановку, в которой жили банщики, если бы
один добрый человек меня носом не ткнул, как говорится, и не напомнил мне
одно слово, слышанное мною где-то в глухой деревушке не то бывшего Зарайского, не то бывшего Коломенского уезда; помню
одно лишь, что деревня была вблизи Оки, куда я часто в восьмидесятых годах ездил на охоту.
Попробовал на проездках — удачно. Записал
одну на поощрительный приз — благополучно пришел последним. После ряда проигрышей ему дали на большой гандикап выгодную дистанцию. Он уже совсем выиграл бы, если б не тот случай, о котором ему напоминали из сочувствия каждый
раз извозчики.
И каждый
раз, как, бывало, увижу кудрявцовскую карамельку в цветной бумажке, хвостик с
одного конца, так и вспомню моего учителя.
А то еще
один из замоскворецких, загуливавших только у Бубнова и не выходивших дня по два из кабинетов,
раз приезжает ночью домой на лихаче с приятелем. Ему отворяют ворота — подъезд его дедовского дома был со двора, а двор был окружен высоким деревянным забором, а он орет...
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я в сердцах с
одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только
один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.
Неточные совпадения
Господа актеры особенно должны обратить внимание на последнюю сцену. Последнее произнесенное слово должно произвесть электрическое потрясение на всех
разом, вдруг. Вся группа должна переменить положение в
один миг ока. Звук изумления должен вырваться у всех женщин
разом, как будто из
одной груди. От несоблюдения сих замечаний может исчезнуть весь эффект.
Одно плохо: иной
раз славно наешься, а в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Анна Андреевна. Ну, может быть,
один какой-нибудь
раз, да и то так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю на нее!»
И пусть бы только косточки // Ломалися
одни, — // Нет! всякий
раз намается, // Переболит душа.
У столбика дорожного // Знакомый голос слышится, // Подходят наши странники // И видят: Веретенников // (Что башмачки козловые // Вавиле подарил) // Беседует с крестьянами. // Крестьяне открываются // Миляге по душе: // Похвалит Павел песенку — // Пять
раз споют, записывай! // Понравится пословица — // Пословицу пиши! // Позаписав достаточно, // Сказал им Веретенников: // «Умны крестьяне русские, //
Одно нехорошо, // Что пьют до одурения, // Во рвы, в канавы валятся — // Обидно поглядеть!»