Неточные совпадения
Чище других
был дом Бунина, куда вход
был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки
дров и очистки снега, а женщины ходили
на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.
— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, а под ней еще
была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и
дрова лежали, а другая половина
была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение
есть. Пролом сделали, и наткнулись мы
на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили. Полиция приходила, а пристав и цепи унес куда-то.
Топили в старые времена только
дровами, которые плотами по половодью пригонялись с верховьев Москвы-реки, из-под Можайска и Рузы, и выгружались под Дорогомиловым,
на Красном лугу. Прибытие плотов
было весенним праздником для москвичей. Тысячи зрителей усеивали набережную и Дорогомиловский мост...
Среди московских трактиров
был один-единственный, где раз в году, во время весеннего разлива, когда с верховьев Москвы-реки приходили плоты с лесом и
дровами, можно
было видеть деревню. Трактир этот, обширный и грязный,
был в Дорогомилове, как раз у Бородинского моста,
на берегу Москвы-реки.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам
было еще труднее: и воды принеси, и
дров наколи, сбегай в лавку — то за хлебом, то за луком
на копейку, то за солью, и целый день
на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.
Неточные совпадения
Колода
есть дубовая // У моего двора, // Лежит давно: из младости // Колю
на ней
дрова, // Так та не столь изранена, // Как господин служивенькой. // Взгляните: в чем душа!
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена
была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом
дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко
на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
— А может
быть, это — прислуга.
Есть такое суеверие: когда женщина трудно родит — открывают в церкви царские врата. Это, пожалуй, не глупо, как символ, что ли. А когда человек трудно умирает — зажигают
дрова в печи, лучину
на шестке, чтоб душа видела дорогу в небо: «огонек
на исход души».
А между тем заметно
было, что там жили люди, особенно по утрам:
на кухне стучат ножи, слышно в окно, как полощет баба что-то в углу, как дворник рубит
дрова или везет
на двух колесах бочонок с водой; за стеной плачут ребятишки или раздается упорный, сухой кашель старухи.
Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь
на дворик и
будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться в углы; собака начнет скакать
на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить
дрова, и оба с любопытством посмотрят
на посетителя.