Городская же, буржуазная, интеллигентная женщина давно уже отстала и возвращается к своему первобытному состоянию, наполовину она уже человек-зверь, и благодаря ей очень многое, что было завоевано
человеческим гением, уже потеряно; женщина мало-помалу исчезает, на ее место садится первобытная самка.
— Конечно. Мы высшие существа, и если бы в самом деле мы сознали всю силу
человеческого гения и жили бы только для высших целей, то в конце концов мы стали бы как боги. Но этого никогда не будет, — человечество выродится, и от гения не останется и следа.
Мне хочется думать, что боровшийся с природой
человеческий гений боролся и с физической любовью, как с врагом, и что если он и не победил ее, то все же удалось ему опутать ее сетью иллюзий братства и любви; и для меня по крайней мере это уже не просто отправление моего животного организма, как у собаки или лягушки, а настоящая любовь, и каждое объятие бывает одухотворено чистым сердечным порывом и уважением к женщине.
Неточные совпадения
Воображение работает, самолюбие страждет, зависть кипит в сердце, и вот совершаются те великие подвиги ума и воли
человеческой, которым так искренно дивится покорная
гению толпа.
— Позвольте. Конечно, не всякому они доступны, и человеку свойственно ошибаться. Однако вы, вероятно, согласитесь со мною, что, например, Ньютон открыл хотя некоторые из этих основных законов. Он был
гений, положим; но открытия
гениев тем и велики, что становятся достоянием всех. Стремление к отысканию общих начал в частных явлениях есть одно из коренных свойств
человеческого ума, и вся наша образованность…
Внизу под балконом играли серенаду, а черный монах шептал ему, что он
гений и что он умирает потому только, что его слабое
человеческое тело уже утеряло равновесие и не может больше служить оболочкой для
гения.
Вещи, самые чуждые для нас в нашей привычной жизни, кажутся нам близкими в создании художника: нам знакомы, как будто родственные, и мучительные искания Фауста, и сумасшествие Лира, и ожесточение Чайльд-Гарольда; читая их, мы до того подчиняемся творческой силе
гения, что находим в себе силы, даже из-под всей грязи и пошлости, обсыпавшей нас, просунуть голову на свет и свежий воздух и сознать, что действительно создание поэта верно
человеческой природе, что так должно быть, что иначе и быть не может…
И Полоярову представляется, как его бьют и терзают «за правду» и как он благородно переносит все это! Как возвышенно страдает он!.. О, да! Он невинно страдает! Он — мученик правды, мученик
человеческой злобы, зависти, интриги!.. Это они все его уму, его
гению, его таланту, его успехам завидуют! Это все одна черная, низкая зависть!