Неточные совпадения
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул
голову немного вперед, засунул
руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Тут Черевик наш заметил и сам, что разговорился чересчур, и закрыл в одно мгновение
голову свою
руками, предполагая, без сомнения, что разгневанная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими супружескими когтями.
Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до
головы и сказал с спокойным видом, не останавливаясь и не выпуская из
рук узды...
Да я и позабыла… дай примерить очинок, хоть мачехин, как-то он мне придется!» Тут встала она, держа в
руках зеркальце, и, наклонясь к нему
головою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под собою вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся недавно попович, и полки, уставленные горшками.
Они говорили только, что если бы одеть его в новый жупан, затянуть красным поясом, надеть на
голову шапку из черных смушек с щегольским синим верхом, привесить к боку турецкую саблю, дать в одну
руку малахай, в другую люльку в красивой оправе, то заткнул бы он за пояс всех парубков тогдашних.
С бандурою в
руках, потягивая люльку и вместе припевая, с чаркою на
голове, пустился старичина, при громком крике гуляк, вприсядку.
С бандурою в
руках пробирался ускользнувший от песельников молодой козак Левко, сын сельского
головы.
— Не минем и писаря! А у меня, как нарочно, сложилась в уме славная песня про
голову. Пойдемте, я вас ее выучу, — продолжал Левко, ударив
рукою по струнам бандуры. — Да слушайте: попереодевайтесь, кто во что ни попало!
— Гуляй, козацкая
голова! — говорил дюжий повеса, ударив ногою в ногу и хлопнув
руками. — Что за роскошь! Что за воля! Как начнешь беситься — чудится, будто поминаешь давние годы. Любо, вольно на сердце; а душа как будто в раю. Гей, хлопцы! Гей, гуляй!..
— Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует на стол, — сказал
голова, гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги.
Голова остановился. — Если бы я знал, — говорил он, подымая камень, — какой это висельник швырнул, я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! — продолжал он, рассматривая его на
руке пылающим взглядом. — Чтобы он подавился этим камнем…
— И опять положил
руки на стол с каким-то сладким умилением в глазах, приготовляясь слушать еще, потому что под окном гремел хохот и крики: «Снова! снова!» Однако ж проницательный глаз увидел бы тотчас, что не изумление удерживало долго
голову на одном месте.
Еще одинокий глаз
головы был устремлен на окно, а уже
рука, давши знак десятскому, держалась за деревянную ручку двери, и вдруг на улице поднялся крик…
«Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал
голова, таща за
руку человека в вывороченном шерстью вверх овчинном черном тулупе. Винокур, пользуясь временем, подбежал, чтобы посмотреть в лицо этому нарушителю спокойствия, но с робостию попятился назад, увидевши длинную бороду и страшно размалеванную рожу. «Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал
голова, продолжая тащить своего пленника прямо в сени, который, не оказывая никакого сопротивления, спокойно следовал за ним, как будто в свою хату.
— Подавайте его! — закричал
голова, схватив за
руки приведенного пленника. — Вы с ума сошли: да это пьяный Каленик!
— Что за пропасть! в
руках наших был, пан
голова! — отвечали десятские. — В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из
рук… черт с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо его, Бог один знает!
Месяц, остановившийся над его
головою, показывал полночь; везде тишина; от пруда веял холод; над ним печально стоял ветхий дом с закрытыми ставнями; мох и дикий бурьян показывали, что давно из него удалились люди. Тут он разогнул свою
руку, которая судорожно была сжата во все время сна, и вскрикнул от изумления, почувствовавши в ней записку. «Эх, если бы я знал грамоте!» — подумал он, оборачивая ее перед собою на все стороны. В это мгновение послышался позади его шум.
Я держу заклад, что это человек, а не черт! — так кричал
голова своим сопутникам, и Левко почувствовал себя схваченным несколькими
руками, из которых иные дрожали от страха.
— Постой, пан
голова! — сказал писарь, развернув записку, — комиссарова
рука!
Тут он приблизился к хате; окно было отперто; лучи месяца проходили чрез него и падали на спящую перед ним Ганну;
голова ее оперлась на
руку; щеки тихо горели; губы шевелились, неясно произнося его имя.
Дед вытаращил глаза сколько мог; но проклятая дремота все туманила перед ним;
руки его окостенели;
голова скатилась, и крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый.
Голова, стряхнув с своих капелюх снег и выпивши из
рук Солохи чарку водки, рассказал, что он не пошел к дьяку, потому что поднялась метель; а увидевши свет в ее хате, завернул к ней, в намерении провесть вечер с нею.
Девушки между тем, дружно взявшись за
руки, полетели, как вихорь, с санками по скрипучему снегу. Множество, шаля, садилось на санки; другие взбирались на самого
голову.
Голова решился сносить все. Наконец приехали, отворили настежь двери в сенях и хате и с хохотом втащили мешок.
Нарочно поднимал он
руку почесать
голову, а черт, думая, что его собираются крестить, летел еще быстрее.
— Постой, Катерина! ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя! Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны; как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатною шапочкою на
голове, с острою саблею в
руке. Дай, отец,
руку! Забудем бывшее между нами. Что сделал перед тобою неправого — винюсь. Что же ты не даешь
руки? — говорил Данило отцу Катерины, который стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примирения.
Как птица, не останавливаясь, летела она, размахивая
руками и кивая
головою, и казалось, будто, обессилев, или грянется наземь, или вылетит из мира.
Неточные совпадения
Городничий посередине в виде столба, с распростертыми
руками и закинутою назад
головою.
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или
головою сахару… Ну, ступай с богом!
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший
голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.
Стану я
руки убийством марать, // Нет, не тебе умирать!» // Яков на сосну высокую прянул, // Вожжи в вершине ее укрепил, // Перекрестился, на солнышко глянул, //
Голову в петлю — и ноги спустил!..
На минуту Боголепов призадумался, как будто ему еще нужно было старый хмель из
головы вышибить. Но это было раздумье мгновенное. Вслед за тем он торопливо вынул из чернильницы перо, обсосал его, сплюнул, вцепился левой
рукою в правую и начал строчить: