Неточные совпадения
«Это что за невидаль: „Вечера на хуторе близ Диканьки“? Что это за „Вечера“? И швырнул в свет какой-то пасичник! Слава богу!
еще мало ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу!
Еще мало народу, всякого звания и сброду, вымарало пальцы в чернилах! Дернула же охота и пасичника потащиться вслед за другими! Право, печатной бумаги развелось столько, что не придумаешь скоро, что
бы такое завернуть в нее».
Еще был у нас один рассказчик; но тот (нечего
бы к ночи и вспоминать о нем) такие выкапывал страшные истории, что волосы ходили по голове.
— Насчет этого я вам скажу хоть
бы и про себя, — продолжал попович, — в бытность мою, примерно сказать,
еще в бурсе, вот как теперь помню…
Но
еще страннее,
еще неразгаданнее чувство пробудилось
бы в глубине души при взгляде на старушек, на ветхих лицах которых веяло равнодушием могилы, толкавшихся между новым, смеющимся, живым человеком.
Это ж
еще богачи так жили; а посмотрели
бы на нашу братью, на голь: вырытая в земле яма — вот вам и хата!
И это
бы еще не большая беда, а вот беда: у старого Коржа была дочка-красавица, какую, я думаю, вряд ли доставалось вам видывать.
— Вот одурел человек! добро
бы еще хлопец какой, а то старый кабан, детям на смех, танцует ночью по улице! — вскричала проходящая пожилая женщина, неся в руке солому. — Ступай в хату свою. Пора спать давно!
— Да, голову. Что он, в самом деле, задумал! Он управляется у нас, как будто гетьман какой. Мало того что помыкает, как своими холопьями,
еще и подъезжает к дивчатам нашим. Ведь, я думаю, на всем селе нет смазливой девки, за которою
бы не волочился голова.
— Что-то как старость придет!.. — ворчал Каленик, ложась на лавку. — Добро
бы,
еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Что мне лгать! Я готов объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтоб он издохнул, собачий сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого черта, возом переехало! Что он обливает людей на морозе…
— И опять положил руки на стол с каким-то сладким умилением в глазах, приготовляясь слушать
еще, потому что под окном гремел хохот и крики: «Снова! снова!» Однако ж проницательный глаз увидел
бы тотчас, что не изумление удерживало долго голову на одном месте.
— Не всякий голова голове чета! — произнес с самодовольным видом голова. Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого смеха, похожего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах. — Как думаешь, пан писарь, нужно
бы для именитого гостя дать приказ, чтобы с каждой хаты принесли хоть по цыпленку, ну, полотна,
еще кое-чего… А?
Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как
бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег.
Еще при месячной ночи варенуха и водка, настоянная на шафран, могла
бы заманить Чуба, но в такую темноту вряд ли
бы удалось кому стащить его с печки и вызвать из хаты.
— Так ты, кум,
еще не был у дьяка в новой хате? — говорил козак Чуб, выходя из дверей своей избы, сухощавому, высокому, в коротком тулупе, мужику с обросшею бородою, показывавшею, что уже более двух недель не прикасался к ней обломок косы, которым обыкновенно мужики бреют свою бороду за неимением бритвы. — Там теперь будет добрая попойка! — продолжал Чуб, осклабив при этом свое лицо. — Как
бы только нам не опоздать.
Чуб долго
еще ворчал и бранился, а между тем в то же время раздумывал, на что
бы решиться.
Но если
бы, однако ж, снег не крестил взад и вперед всего перед глазами, то долго
еще можно было
бы видеть, как Чуб останавливался, почесывал спину, произносил: «Больно поколотил проклятый кузнец!» — и снова отправлялся в путь.
Если
бы еще не было народу, то, может быть, он нашел
бы средство вылезть; но вылезть из мешка при всех, показать себя на смех… это удерживало его, и он решился ждать, слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба.
— Оно
бы и я так думал, чтобы в шинок; но ведь проклятая жидовка не поверит, подумает
еще, что где-нибудь украли; к тому же я только что из шинка. — Мы отнесем его в мою хату. Нам никто не помешает: жинки нет дома.
— Слава богу, мы не совсем
еще без ума, — сказал кум, — черт ли
бы принес меня туда, где она. Она, думаю, протаскается с бабами до света.
— Думай себе что хочешь, — сказал Данило, — думаю и я себе. Слава богу, ни в одном
еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, — не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов [Униаты — принявшие унию, то есть объединение православной церкви с католической под властью римского папы.] даже не похожи: не заглянут в Божию церковь. Таких
бы нужно допросить порядком, где они таскаются.
В час, когда вечерняя заря тухнет,
еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто
бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела
бы от любви, она зацеловала
бы…
И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы.
Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из земли; но не мог, не в силах был этого сделать, так велик вырос он в земле; а если
бы поднялся, то опрокинул
бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.
Поймал ли
бы еще или не поймал Петро, а уже Иван ведет пашу арканом за шею к самому королю.
Сделай же, Боже, так, чтобы все потомство его не имело на земле счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого
еще и не бывало на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не нашли
бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались
бы из могил! А иуда Петро чтобы не в силах был подняться и оттого терпел
бы муку
еще горшую; и ел
бы, как бешеный, землю, и корчился
бы под землею!
А иуда Петро чтобы не мог подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз
бы самого себя, а кости его росли
бы, чем дальше, больше, чтобы чрез то
еще сильнее становилась его боль.
Как
бы то ни было, только с этих пор робость, и без того неразлучная с ним, увеличилась
еще более.
Может быть,
еще и этого скорее приехал
бы Иван Федорович, но набожный жид шабашовал по субботам и, накрывшись своею попоной, молился весь день.
— Я вам скажу, — продолжал все так же своему соседу Иван Иванович, показывая вид, будто
бы он не слышал слов Григория Григорьевича, — что прошлый год, когда я отправлял их в Гадяч, давали по пятидесяти копеек за штуку. И то
еще не хотел брать.
Вот, скинувши новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не покоробились от дождя, задал он такого бегуна, как будто панский иноходец. Влез в курень, промокши насквозь, накрылся тулупом и принялся ворчать что-то сквозь зубы и приголубливать черта такими словами, каких я
еще отроду не слыхивал. Признаюсь, я
бы, верно, покраснел, если
бы случилось это среди дня.
Неточные совпадения
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе
еще награду за это? Да если б знали, так
бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Это
бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем
бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть
бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно
еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
А при всем том страх хотелось
бы с ним
еще раз сразиться.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что
еще можно
бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.