Неточные совпадения
Покой
был известного рода, ибо гостиница
была тоже известного рода, то
есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где
за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный
человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Вероятно, он
был человек признательный и хотел заплатить этим хозяину
за хорошее обращение.
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку
был поручик, прекраснейший и образованнейший
человек, который не выпускал изо рта трубки не только
за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
— Да мне хочется, чтобы у тебя
были собаки. Послушай, если уж не хочешь собак, так купи у меня шарманку, чудная шарманка; самому, как честный
человек, обошлась в полторы тысячи: тебе отдаю
за девятьсот рублей.
«Экой скверный барин! — думал про себя Селифан. — Я еще не видал такого барина. То
есть плюнуть бы ему
за это! Ты лучше
человеку не дай
есть, а коня ты должен накормить, потому что конь любит овес. Это его продовольство: что, примером, нам кошт, то для него овес, он его продовольство».
Пьян ты, что ли?» Селифан почувствовал свою оплошность, но так как русский
человек не любит сознаться перед другим, что он виноват, то тут же вымолвил он, приосанясь: «А ты что так расскакался? глаза-то свои в кабаке заложил, что ли?» Вслед
за сим он принялся отсаживать назад бричку, чтобы высвободиться таким образом из чужой упряжи, но не тут-то
было, все перепуталось.
— Да, конечно, мертвые, — сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле
были уже мертвые, а потом прибавил: — Впрочем, и то сказать: что из этих
людей, которые числятся теперь живущими? Что это
за люди? Мухи, а не
люди.
Он
был недоволен поведением Собакевича. Все-таки, как бы то ни
было,
человек знакомый, и у губернатора, и у полицеймейстера видались, а поступил как бы совершенно чужой,
за дрянь взял деньги! Когда бричка выехала со двора, он оглянулся назад и увидел, что Собакевич все еще стоял на крыльце и, как казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет.
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть, на своих ли местах сторожа, которые стояли на всех углах, колотя деревянными лопатками в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул в кухню, где под видом того чтобы попробовать, хорошо ли
едят люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего
за воровство и дурное поведение, возвратился в свою комнату.
Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в бумаги, не отвечая ничего. Видно
было вдруг, что это
был уже
человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко
за сорок лет; волос на нем
был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, — словом, это
было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.
— Нет, не повалю, — отвечал Собакевич, — покойник
был меня покрепче, — и, вздохнувши, продолжал: — Нет, теперь не те
люди; вот хоть и моя жизнь, что
за жизнь? так как-то себе…
— Да не позабудьте, Иван Григорьевич, — подхватил Собакевич, — нужно
будет свидетелей, хотя по два с каждой стороны. Пошлите теперь же к прокурору, он
человек праздный и, верно, сидит дома,
за него все делает стряпчий Золотуха, первейший хапуга в мире. Инспектор врачебной управы, он также
человек праздный и, верно, дома, если не поехал куда-нибудь играть в карты, да еще тут много
есть, кто поближе, — Трухачевский, Бегушкин, они все даром бременят землю!
Но вообще они
были народ добрый, полны гостеприимства, и
человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер
за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться.
Все
было у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию; шея, плечи
были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак не дальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала по собственному убеждению, что они способны погубить
человека; остальное все
было припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонький галстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем «поцелуя», эфирно обнимал шею, или выпущены
были из-за плеч, из-под платья, маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем «скромностей».
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению,
человек хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается
за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней
есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Генерал
был такого рода
человек, которого хотя и водили
за нос (впрочем, без его ведома), но зато уже, если в голову ему западала какая-нибудь мысль, то она там
была все равно что железный гвоздь: ничем нельзя
было ее оттуда вытеребить.
Впрочем, говорят, что и без того
была у них ссора
за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что
были даже подкуплены
люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника
были в дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
Не загляни автор поглубже ему в душу, не шевельни на дне ее того, что ускользает и прячется от света, не обнаружь сокровеннейших мыслей, которых никому другому не вверяет
человек, а покажи его таким, каким он показался всему городу, Манилову и другим
людям, и все
были бы радешеньки и приняли бы его
за интересного
человека.
Что же
за человек такой, какого нрава, каких свойств и какого характера
был помещик Андрей Иванович Тентетников?
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою судну посреди морей, гонимому отовсюду ветрами; упомянул о том, что должен
был переменить много мест и должностей, что много потерпел
за правду, что даже самая жизнь его
была не раз в опасности со стороны врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог видеть, что гость его
был скорее практический
человек.
Раздобаривая почасту с дворовыми
людьми, он, между прочим, от них разведал, что барин ездил прежде довольно нередко к соседу генералу, что у генерала барышня, что барин
было к барышне, да и барышня тоже к барину… но потом вдруг
за что-то не поладили и разошлись.
— А тебя как бы нарядить немцем да в капор! — сказал Петрушка, острясь над Селифаном и ухмыльнувшись. Но что
за рожа вышла из этой усмешки! И подобья не
было на усмешку, а точно как бы
человек, доставши себе в нос насморк и силясь при насморке чихнуть, не чихнул, но так и остался в положенье
человека, собирающегося чихнуть.
Так хорошо и верно видел он многие вещи, так метко и ловко очерчивал в немногих словах соседей помещиков, так видел ясно недостатки и ошибки всех, так хорошо знал историю разорившихся бар — и почему, и как, и отчего они разорились, так оригинально и метко умел передавать малейшие их привычки, что они оба
были совершенно обворожены его речами и готовы
были признать его
за умнейшего
человека.
«Кто бы такой
был этот Чичиков? — думал брат Василий. — Брат Платон на знакомства неразборчив и, верно, не узнал, что он
за человек». И оглянул он Чичикова, насколько позволяло приличие, и увидел, что он стоял, несколько наклонивши голову и сохранив приятное выраженье в лице.
— Стало
быть, вы молитесь затем, чтобы угодить тому, которому молитесь, чтобы спасти свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано с постели. Поверьте, что если <бы> вы взялись
за должность свою таким образом, как бы в уверенности, что служите тому, кому вы молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из
людей не в силах <
был бы> охладить.
И трудолюбивая жизнь, удаленная от шума городов и тех обольщений, которые от праздности выдумал, позабывши труд,
человек, так сильно стала перед ним рисоваться, что он уже почти позабыл всю неприятность своего положения и, может
быть, готов
был даже возблагодарить провиденье
за этот тяжелый <урок>, если только выпустят его и отдадут хотя часть.
Но
за неимением военного поприща, на котором бы, может
быть, он
был честным
человеком, он пакостил и гадил.