Неточные совпадения
Даже сам гнедой и Заседатель
были недовольны, не
услышавши ни разу ни «любезные», ни «почтенные».
Собакевича знаешь?» — спросил он и тут же
услышал, что старуха знает не только Собакевича, но и Манилова, и что Манилов
будет поделикатней Собакевича: велит тотчас сварить курицу, спросит и телятинки; коли
есть баранья печенка, то и бараньей печенки спросит, и всего только что попробует, а Собакевич одного чего-нибудь спросит, да уж зато всё съест, даже и подбавки потребует за ту же цену.
Чуткий нос его
слышал за несколько десятков верст, где
была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока
был там, спорил и заводил сумятицу за зеленым столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку к картишкам.
Зять еще долго повторял свои извинения, не замечая, что сам уже давно сидел в бричке, давно выехал за ворота и перед ним давно
были одни пустые поля. Должно думать, что жена не много
слышала подробностей о ярмарке.
Собакевич слегка принагнул голову, приготовляясь
слышать, в чем
было дельце.
— Поставь самовар,
слышишь, да вот возьми ключ да отдай Мавре, чтобы пошла в кладовую: там на полке
есть сухарь из кулича, который привезла Александра Степановна, чтобы подали его к чаю!..
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток дорогой, да и цена на сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь отнеси Мавре,
слышишь: пусть его положит на то же место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог, а письмо-то председателю вы отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же!
были с ним однокорытниками!
Полицеймейстер, точно,
был чудотворец: как только
услышал он, в чем дело, в ту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах, и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только: «Понимаешь!» — а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, как гости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, — это все
было со стороны рыбного ряда.
Они так полюбили его, что он не видел средств, как вырваться из города; только и
слышал он: «Ну, недельку, еще одну недельку поживите с нами, Павел Иванович!» — словом, он
был носим, как говорится, на руках.
Если же между ими и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне, так что не
было подаваемо никакого вида, что происходило; сохранялось все достоинство, и самый муж так
был приготовлен, что если и видел другое-третье или
слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно пословицею: «Кому какое дело, что кума с кумом сидела».
Но, или он не
услышал в самом деле, или прикинулся, что не
услышал, только это
было нехорошо, ибо мнением дам нужно дорожить: в этом он и раскаялся, но уже после, стало
быть поздно.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это
было известно всем, и вовсе не
было в диковинку
слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни
была пошла новость, но лишь бы она
была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни
есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
— Это, однако ж, странно, — сказала во всех отношениях приятная дама, — что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все
слышу про эти мертвые души; а муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же,
есть.
— Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое
было положение, когда я
услышала это. «И теперь, — говорит Коробочка, — я не знаю, говорит, что мне делать. Заставил, говорит, подписать меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассигнациями; я, говорит, неопытная беспомощная вдова, я ничего не знаю…» Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь себе представить, как я вся перетревожилась.
Это заключение, точно,
было никак неожиданно и во всех отношениях необыкновенно. Приятная дама,
услышав это, так и окаменела на месте, побледнела, побледнела как смерть и, точно, перетревожилась не на шутку.
Господа чиновники прибегнули еще к одному средству, не весьма благородному, но которое, однако же, иногда употребляется, то
есть стороною, посредством разных лакейских знакомств, расспросить людей Чичикова, не знают ли они каких подробностей насчет прежней жизни и обстоятельств барина, но
услышали тоже не много.
— А вот теперь ступай приведи кузнеца, да чтоб в два часа все
было сделано.
Слышишь? непременно в два часа, а если не
будет, так я тебя, я тебя… в рог согну и узлом завяжу! — Герой наш
был сильно рассержен.
«При смерти на одре привел Бог заплакать», — произнес он слабым голосом и тяжело вздохнул,
услышав о Чичикове, прибавя тут же: «Эх, Павлуша! вот как переменяется человек! ведь какой
был благонравный, ничего буйного, шелк!
— Да и приказчик — вор такой же, как и ты! — выкрикивала ничтожность так, что
было на деревне слышно. — Вы оба пиющие, губители господского, бездонные бочки! Ты думаешь, барин не знает вас? Ведь он здесь, ведь он вас
слышит.
Но гнев бывал у нее только тогда, когда она
слышала о какой бы то ни
было несправедливости или жестоком поступке с кем бы то ни
было.
Чичиков хотел
было лезть в карман, но почувствовал, <что> поясницу его приятно окружает чья-то весьма деликатная рука, и уши его
услышали...
— Знаем все об вашем положении, все
услышали! — сказал он, когда увидел, что дверь за ним плотно затворилась. — Ничего, ничего! Не робейте: все
будет поправлено. Все станет работать за вас и — ваши слуги! Тридцать тысяч на всех — и ничего больше.
Ведь они вас поносят, как человека честолюбивого, гордого, который и
слышать ничего не хочет, уверен в себе, — так пусть же увидят всё, как оно
есть.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы
слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «
Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу!
слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и
слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не
услышишь.
Почтмейстер.
Слышал от Петра Ивановича Бобчинского. Он только что
был у меня в почтовой конторе.