Неточные совпадения
Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой
человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна
была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом.
Покой
был известного рода, ибо гостиница
была тоже известного рода, то
есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный
человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего.
Как в просвещенной Европе, так и в просвещенной России
есть теперь весьма много почтенных
людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого
было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», —
человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького
человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного
человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
Помещик Манилов, еще вовсе
человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся,
был от него без памяти.
Словом, куда ни повороти,
был очень порядочный
человек.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька,
был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный
человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
Для читателя
будет не лишним познакомиться с сими двумя крепостными
людьми нашего героя.
Хотя, конечно, они лица не так заметные, и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, — но автор любит чрезвычайно
быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря на то что сам
человек русский, хочет
быть аккуратен, как немец.
Это займет, впрочем, не много времени и места, потому что не много нужно прибавить к тому, что уже читатель знает, то
есть что Петрушка ходил в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел, по обычаю
людей своего звания, крупный нос и губы.
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как
есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно
было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили
люди.
Что думал он в то время, когда молчал, — может
быть, он говорил про себя: «И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же», — Бог ведает, трудно знать, что думает дворовый крепостной
человек в то время, когда барин ему дает наставление.
Кучер Селифан
был совершенно другой
человек…
Таков уже русский
человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином
был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Надворные советники, может
быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским, те, бог весть, может
быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо
человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, может
быть, пройдут убийственным для автора невниманием.
Есть род
людей, известных под именем:
люди так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, по словам пословицы.
— Больше в деревне, — отвечал Манилов. — Иногда, впрочем, приезжаем в город для того только, чтобы увидеться с образованными
людьми. Одичаешь, знаете, если
будешь все время жить взаперти.
— Конечно, — продолжал Манилов, — другое дело, если бы соседство
было хорошее, если бы, например, такой
человек, с которым бы в некотором роде можно
было поговорить о любезности, о хорошем обращении, следить какую-нибудь этакую науку, чтобы этак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье этакое…
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку
был поручик, прекраснейший и образованнейший
человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже, с позволения сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров, как нельзя лучше.
— А не могу знать; об этом, я полагаю, нужно спросить приказчика. Эй,
человек! позови приказчика, он должен
быть сегодня здесь.
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть, не видно ли какой усмешки на губах его, не пошутил ли он; но ничего не
было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал, не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом посмотрел на него пристально; но глаза гостя
были совершенно ясны, не
было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего
человека, все
было прилично и в порядке.
Казалось, он
был настроен к сердечным излияниям; не без чувства и выражения произнес он наконец следующие слова: — Если б вы знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью
человеку без племени и роду!
Вот у помещика, что мы
были, хорошие
люди.
Я с удовольствием поговорю, коли хороший
человек; с
человеком хорошим мы всегда свои други, тонкие приятели:
выпить ли чаю или закусить — с охотою, коли хороший
человек.
— Нет, барин, как можно, чтоб я
был пьян! Я знаю, что это нехорошее дело
быть пьяным. С приятелем поговорил, потому что с хорошим
человеком можно поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. Закуска не обидное дело; с хорошим
человеком можно закусить.
— Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо
быть пьяным. С хорошим
человеком поговорил, потому что…
— Вот я тебя как высеку, так ты у меня
будешь знать, как говорить с хорошим
человеком!
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или
есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и с ними ли живут сыновья, и что старший сын холостой или женатый
человек, и какую взял жену, с большим ли приданым или нет, и доволен ли
был тесть, и не сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
— А ведь
будь только двадцать рублей в кармане, — продолжал Ноздрев, — именно не больше как двадцать, я отыграл бы всё, то
есть кроме того, что отыграл бы, вот как честный
человек, тридцать тысяч сейчас положил бы в бумажник.
Веришь ли, что офицеры, сколько их ни
было, сорок
человек одних офицеров
было в городе; как начали мы, братец,
пить…
— Как честный
человек говорю, что
выпил, — отвечал Ноздрев.
«А что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем же он хуже других, такой же
человек, да еще и проигрался. Горазд он, как видно, на все, стало
быть, у него даром можно кое-что выпросить».
Белокурый
был один из тех
людей, в характере которых на первый взгляд
есть какое-то упорство.
Ноздрев
был в некотором отношении исторический
человек.
Иной, например, даже
человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой на груди, [Звезда на груди — орден Станислава.]
будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Он везде между нами и, может
быть, только ходит в другом кафтане; но легкомысленно непроницательны
люди, и
человек в другом кафтане кажется им другим
человеком.
Мне хочется, чтобы он
был совершенным зверем!» Пошли смотреть пруд, в котором, по словам Ноздрева, водилась рыба такой величины, что два
человека с трудом вытаскивали штуку, в чем, однако ж, родственник не преминул усомниться.
— Ну, так я ж тебе скажу прямее, — сказал он, поправившись, — только, пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные
люди. Такая, право, комиссия: не рад, что связался, хотят непременно, чтоб у жениха
было никак не меньше трехсот душ, а так как у меня целых почти полутораста крестьян недостает…
— Да мне хочется, чтобы у тебя
были собаки. Послушай, если уж не хочешь собак, так купи у меня шарманку, чудная шарманка; самому, как честный
человек, обошлась в полторы тысячи: тебе отдаю за девятьсот рублей.
— Фетюк просто! Я думал
было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный
человек, а ты никакого не понимаешь обращения. С тобой никак нельзя говорить, как с
человеком близким… никакого прямодушия, ни искренности! совершенный Собакевич, такой подлец!
Услыша эти слова, Чичиков, чтобы не сделать дворовых
людей свидетелями соблазнительной сцены и вместе с тем чувствуя, что держать Ноздрева
было бесполезно, выпустил его руки. В это самое время вошел Порфирий и с ним Павлушка, парень дюжий, с которым иметь дело
было совсем невыгодно.
Уже стул, которым он вздумал
было защищаться,
был вырван крепостными
людьми из рук его, уже, зажмурив глаза, ни жив ни мертв, он готовился отведать черкесского чубука своего хозяина, и бог знает чего бы ни случилось с ним; но судьбам угодно
было спасти бока, плеча и все благовоспитанные части нашего героя.
«Экой скверный барин! — думал про себя Селифан. — Я еще не видал такого барина. То
есть плюнуть бы ему за это! Ты лучше
человеку не дай
есть, а коня ты должен накормить, потому что конь любит овес. Это его продовольство: что, примером, нам кошт, то для него овес, он его продовольство».
Пьян ты, что ли?» Селифан почувствовал свою оплошность, но так как русский
человек не любит сознаться перед другим, что он виноват, то тут же вымолвил он, приосанясь: «А ты что так расскакался? глаза-то свои в кабаке заложил, что ли?» Вслед за сим он принялся отсаживать назад бричку, чтобы высвободиться таким образом из чужой упряжи, но не тут-то
было, все перепуталось.
Везде, где бы ни
было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих низменных рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретится на пути
человеку явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту
будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий
человек с капиталом, приобретенным на службе?
Хозяин,
будучи сам
человек здоровый и крепкий, казалось, хотел, чтобы и комнату его украшали тоже
люди крепкие и здоровые.
— Мошенник! — сказал Собакевич очень хладнокровно, — продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и
есть порядочный
человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья.
— Да, конечно, мертвые, — сказал Собакевич, как бы одумавшись и припомнив, что они в самом деле
были уже мертвые, а потом прибавил: — Впрочем, и то сказать: что из этих
людей, которые числятся теперь живущими? Что это за
люди? Мухи, а не
люди.
— Ну нет, не мечта! Я вам доложу, каков
был Михеев, так вы таких
людей не сыщете: машинища такая, что в эту комнату не войдет; нет, это не мечта! А в плечищах у него
была такая силища, какой нет у лошади; хотел бы я знать, где бы вы в другом месте нашли такую мечту!