Неточные совпадения
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил,
то какими-то общими местами,
с заметною скромностию, и разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин
того,
чтобы много о нем заботились, что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.
Насыщенные богатым летом, и без
того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не
с тем,
чтобы есть, но
чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь
с новыми докучными эскадронами.
Словом, ни одного часа не приходилось ему оставаться дома, и в гостиницу приезжал он
с тем только,
чтобы заснуть.
Иногда, глядя
с крыльца на двор и на пруд, говорил он о
том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и
чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян.
— Больше в деревне, — отвечал Манилов. — Иногда, впрочем, приезжаем в город для
того только,
чтобы увидеться
с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь все время жить взаперти.
— О! Павел Иванович, позвольте мне быть откровенным: я бы
с радостию отдал половину всего моего состояния,
чтобы иметь часть
тех достоинств, которые имеете вы!..
Не один господин большой руки пожертвовал бы сию же минуту половину душ крестьян и половину имений, заложенных и незаложенных, со всеми улучшениями на иностранную и русскую ногу,
с тем только,
чтобы иметь такой желудок, какой имеет господин средней руки; но
то беда, что ни за какие деньги, нижé имения,
с улучшениями и без улучшений, нельзя приобресть такого желудка, какой бывает у господина средней руки.
Ружье, собака, лошадь — все было предметом мены, но вовсе не
с тем,
чтобы выиграть: это происходило просто от какой-то неугомонной юркости и бойкости характера.
Впрочем, редко случалось,
чтобы это было довезено домой; почти в
тот же день спускалось оно все другому, счастливейшему игроку, иногда даже прибавлялась собственная трубка
с кисетом и мундштуком, а в другой раз и вся четверня со всем:
с коляской и кучером, так что сам хозяин отправлялся в коротеньком сюртучке или архалуке искать какого-нибудь приятеля,
чтобы попользоваться его экипажем.
Но еще более бранил себя за
то, что заговорил
с ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как дурак: ибо дело совсем не такого роду,
чтобы быть вверену Ноздреву…
Услыша эти слова, Чичиков,
чтобы не сделать дворовых людей свидетелями соблазнительной сцены и вместе
с тем чувствуя, что держать Ноздрева было бесполезно, выпустил его руки. В это самое время вошел Порфирий и
с ним Павлушка, парень дюжий,
с которым иметь дело было совсем невыгодно.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать,
с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться,
чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится
тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек
с капиталом, приобретенным на службе?
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой,
чтобы, посидевши
с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин
с матушкой,
с женой,
с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в
то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
Одна из них нарочно прошла мимо его,
чтобы дать ему это заметить, и даже задела блондинку довольно небрежно толстым руло своего платья, а шарфом, который порхал вокруг плеч ее, распорядилась так, что он махнул концом своим ее по самому лицу; в
то же самое время позади его из одних дамских уст изнеслось вместе
с запахом фиалок довольно колкое и язвительное замечание.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для
того только,
чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный
с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за
тем сей же час отправится искать третьего смертного,
чтобы, рассказавши ему, после вместе
с ним воскликнуть
с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно,
чтобы о нем говорить.
Конечно, никак нельзя было предполагать,
чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый
с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его,
то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
Они, сказать правду, боятся нового генерал-губернатора,
чтобы из-за тебя чего-нибудь не вышло; а я насчет генерал-губернатора такого мнения, что если он подымет нос и заважничает,
то с дворянством решительно ничего не сделает.
С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на
то, так водись
с теми, которые побогаче,
чтобы при случае могли быть тебе полезными.
Что же касается до обысков,
то здесь, как выражались даже сами товарищи, у него просто было собачье чутье: нельзя было не изумиться, видя, как у него доставало столько терпения,
чтобы ощупать всякую пуговку, и все это производилось
с убийственным хладнокровием, вежливым до невероятности.
Река
то, верная своим высоким берегам, давала вместе
с ними углы и колена по всему пространству,
то иногда уходила от них прочь, в луга, затем,
чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берез, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровожденье мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за нею на всяком повороте.
Видно было, что хозяин приходил в дом только отдохнуть, а не
то чтобы жить в нем; что для обдумыванья своих планов и мыслей ему не надобно было кабинета
с пружинными креслами и всякими покойными удобствами и что жизнь его заключалась не в очаровательных грезах у пылающего камина, но прямо в деле.
С соболезнованием рассказывал он, как велика необразованность соседей помещиков; как мало думают они о своих подвластных; как они даже смеялись, когда он старался изъяснить, как необходимо для хозяйства устроенье письменной конторы, контор комиссии и даже комитетов,
чтобы тем предохранить всякие кражи и всякая вещь была бы известна,
чтобы писарь, управитель и бухгалтер образовались бы не как-нибудь, но оканчивали бы университетское воспитанье; как, несмотря на все убеждения, он не мог убедить помещиков в
том, что какая бы выгода была их имениям, если бы каждый крестьянин был воспитан так,
чтобы, идя за плугом, мог читать в
то же время книгу о громовых отводах.
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о
том,
чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да
чтобы было у него время учиться по охоте своей, а не
то что
с палкой в руке говорить: «Учись!» Черт знает,
с которого конца начинают!..
— Нет, Платон Михайлович, — сказал Хлобуев, вздохнувши и сжавши крепко его руку, — не гожусь я теперь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и поясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече. Куды мне! Что разорять казну! И без
того теперь завелось много служащих ради доходных мест. Храни бог,
чтобы из-за меня, из-за доставки мне жалованья прибавлены были подати на бедное сословие: и без
того ему трудно при этом множестве сосущих. Нет, Платон Михайлович, бог
с ним.
— Позвольте вам вместо
того,
чтобы заводить длинное дело, вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: там, верно, есть какая-нибудь приписочка. Вы возьмите его на время к себе. Хотя, конечно, подобных вещей на дом брать запрещено, но если хорошенько попросить некоторых чиновников… Я
с своей стороны употреблю мое участие.
— Стало быть, вы молитесь затем,
чтобы угодить
тому, которому молитесь,
чтобы спасти свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься рано
с постели. Поверьте, что если <бы> вы взялись за должность свою таким образом, как бы в уверенности, что служите
тому, кому вы молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей не в силах <был бы> охладить.
— Знаете ли, Петр Петрович? отдайте мне на руки это — детей, дела; оставьте и семью вашу, и детей: я их приберегу. Ведь обстоятельства ваши таковы, что вы в моих руках; ведь дело идет к
тому,
чтобы умирать
с голоду. Тут уже на все нужно решаться. Знаете ли вы Ивана Потапыча?
— Ваше сиятельство, скажу не
с тем,
чтобы защищать Чичикова. Но ведь это дело не доказанное: следствие еще не сделано.
Можно было сравнить его внутреннее состояние души
с разобранным строеньем, которое разобрано
с тем,
чтобы строить из него же новое; а новое еще не начиналось, потому что не пришел от архитектора определительный план и работники остались в недоуменье.