Неточные совпадения
Мужчины здесь, как
и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увивались около дам; некоторые из них были такого рода, что с
трудом можно было отличить их от петербургских, имели так же весьма обдуманно
и со вкусом зачесанные бакенбарды или просто благовидные, весьма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно подседали к дамам, так же говорили по-французски
и смешили дам так же, как
и в Петербурге.
Там вы получили за
труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете ни за что, даром, да
и не двенадцать, а пятнадцать, да
и не серебром, а всё синими ассигнациями.
Дыхание его переводилось с
трудом,
и когда он попробовал приложить руку к сердцу, то почувствовал, что оно билось, как перепелка в клетке.
Словом, все было хорошо, как не выдумать ни природе, ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку,
труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность
и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план,
и даст чудную теплоту всему, что создалось в хладе размеренной чистоты
и опрятности.
Собаки залаяли,
и ворота, разинувшись наконец, проглотили, хотя
и с большим
трудом, это неуклюжее дорожное произведение.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках
и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате,
и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах
и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим
и носи добродетель в сердце»; вечный шарк
и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием
труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост;
и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
А работали, казалось, хорошо: он сам присутствовал
и приказал выдать даже по чапорухе водки за усердные
труды.
Принял он Чичикова отменно ласково
и радушно, ввел его совершенно в доверенность
и рассказал с самоуслажденьем, скольких
и скольких стоило ему
трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство
и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны
и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет, тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски
и делала книксен.
Уже он видел себя действующим
и правящим именно так, как поучал Костанжогло, — расторопно, осмотрительно, ничего не заводя нового, не узнавши насквозь всего старого, все высмотревши собственными глазами, всех мужиков узнавши, все излишества от себя оттолкнувши, отдавши себя только
труду да хозяйству.
Труд закипит,
и, подобно тому <как> в ходкой мельнице шибко вымалывается из зерна мука, пойдет вымалываться изо всякого дрязгу
и хламу чистоган да чистоган.
— Вон сколько земли оставил впусте! — говорил, начиная сердиться, Костанжогло. — Хоть бы повестил вперед, так набрели бы охотники. Ну, уж если нечем пахать, так копай под огород. Огородом бы взял. Мужика заставил пробыть четыре года без
труда. Безделица! Да ведь этим одним ты уже его развратил
и навеки погубил. Уж он успел привыкнуть к лохмотью
и бродяжничеству! Это стало уже жизнью его. —
И, сказавши это, плюнул Костанжогло,
и желчное расположение осенило сумрачным облаком его чело…
И ничего нет слаще, как плод собственных
трудов…
Нет, займусь
трудом, поселюсь в деревне,
и займусь честно, так, чтобы иметь доброе влиянье
и на других.
И трудолюбивая жизнь, удаленная от шума городов
и тех обольщений, которые от праздности выдумал, позабывши
труд, человек, так сильно стала перед ним рисоваться, что он уже почти позабыл всю неприятность своего положения
и, может быть, готов был даже возблагодарить провиденье за этот тяжелый <урок>, если только выпустят его
и отдадут хотя часть.
Забота,
труд выражались на его молодом
и еще свежем лице.
И труды,
и старания,
и бессонные ночи вознаграждались ему изобильно, если дело наконец начинало перед ним объясняться, сокровенные причины обнаруживаться,
и он чувствовал, что может передать его все в немногих словах, отчетливо
и ясно, так что всякому будет очевидно
и понятно.
Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас
труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, //
И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
«Давно мы не работали, // Давайте — покосим!» // Семь баб им косы отдали. // Проснулась, разгорелася // Привычка позабытая // К
труду! Как зубы с голоду, // Работает у каждого // Проворная рука. // Валят траву высокую, // Под песню, незнакомую // Вахлацкой стороне; // Под песню, что навеяна // Метелями
и вьюгами // Родимых деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож…
А если
и действительно // Свой долг мы ложно поняли //
И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью //
И жить чужим
трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную //
И думал век так жить… //
И вдруг… Владыко праведный!..»
Остатком — медью — шевеля, // Подумал миг, зашел в кабак //
И молча кинул на верстак //
Трудом добытые гроши //
И, выпив, крякнул от души, // Перекрестил на церковь грудь.
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни
труды верно
и щедро.