Неточные совпадения
Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил
ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более,
чем одно простое любопытство.
Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову, был
ни толст,
ни тонок собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже,
что был представлен к звезде; впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю.
О
чем бы разговор
ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал,
что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком.
Как
ни придумывал Манилов, как ему быть и
что ему сделать, но ничего другого не мог придумать, как только выпустить изо рта оставшийся дым очень тонкою струею.
— А, нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем,
что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык
ни в
чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
Как он
ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла,
что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости.
— Прощайте, миленькие малютки! — сказал Чичиков, увидевши Алкида и Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого уже не было
ни руки,
ни носа. — Прощайте, мои крошки. Вы извините меня,
что я не привез вам гостинца, потому
что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы на свете, но теперь, как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю; хочешь саблю?
Мысль о ней как-то особенно не варилась в его голове: как
ни переворачивал он ее, но никак не мог изъяснить себе, и все время сидел он и курил трубку,
что тянулось до самого ужина.
Между тем Чичиков стал примечать,
что бричка качалась на все стороны и наделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать,
что они своротили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Селифан, казалось, сам смекнул, но не говорил
ни слова.
Селифан, не видя
ни зги, направил лошадей так прямо на деревню,
что остановился только тогда, когда бричка ударилася оглоблями в забор и когда решительно уже некуда было ехать.
Уже по одному собачьему лаю, составленному из таких музыкантов, можно было предположить,
что деревушка была порядочная; но промокший и озябший герой наш
ни о
чем не думал, как только о постели.
Чичиков поблагодарил хозяйку, сказавши,
что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась
ни о
чем,
что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбопытствовал только знать, в какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на
что старуха сказала,
что и не слыхивала такого имени и
что такого помещика вовсе нет.
— Послушайте, матушка… эх, какие вы!
что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это
ни на
что не нужно. Ну, скажите сами, на
что оно нужно?
— Уж это, точно, правда. Уж совсем
ни на
что не нужно; да ведь меня одно только и останавливает,
что ведь они уже мертвые.
Как зарубил
что себе в голову, то уж ничем его не пересилишь; сколько
ни представляй ему доводов, ясных как день, все отскакивает от него, как резинный мяч отскакивает от стены.
Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете
ни за
что, даром, да и не двенадцать, а пятнадцать, да и не серебром, а всё синими ассигнациями.
Оказалось,
что помещица не вела никаких записок,
ни списков, а знала почти всех наизусть; он заставил ее тут же продиктовать их.
Но господа средней руки,
что на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как
ни в
чем не бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, [Сомовий плёс — «хвост у сома, весь из жира».
— Чичиков взглянул и увидел точно,
что на нем не было
ни цепочки,
ни часов.
Веришь ли,
что офицеры, сколько их
ни было, сорок человек одних офицеров было в городе; как начали мы, братец, пить…
И
что всего страннее,
что может только на одной Руси случиться, он чрез несколько времени уже встречался опять с теми приятелями, которые его тузили, и встречался как
ни в
чем не бывало, и он, как говорится, ничего, и они ничего.
Сначала они было береглись и переступали осторожно, но потом, увидя,
что это
ни к
чему не служит, брели прямо, не разбирая, где большая, а где меньшая грязь.
— Здесь Ноздрев, схвативши за руку Чичикова, стал тащить его в другую комнату, и как тот
ни упирался ногами в пол и
ни уверял,
что он знает уже, какая шарманка, но должен был услышать еще раз, каким образом поехал в поход Мальбруг.
— Когда ты не хочешь на деньги, так вот
что, слушай: я тебе дам шарманку и все, сколько
ни есть у меня, мертвые души, а ты мне дай свою бричку и триста рублей придачи.
«Эк его неугомонный бес как обуял!» — подумал про себя Чичиков и решился во
что бы то
ни стало отделаться от всяких бричек, шарманок и всех возможных собак, несмотря на непостижимую уму бочковатость ребр и комкость лап.
— Фетюк просто! Я думал было прежде,
что ты хоть сколько-нибудь порядочный человек, а ты никакого не понимаешь обращения. С тобой никак нельзя говорить, как с человеком близким… никакого прямодушия,
ни искренности! совершенный Собакевич, такой подлец!
— А я, брат, — говорил Ноздрев, — такая мерзость лезла всю ночь,
что гнусно рассказывать, и во рту после вчерашнего точно эскадрон переночевал. Представь: снилось,
что меня высекли, ей-ей! и, вообрази, кто? Вот
ни за
что не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
Уже стул, которым он вздумал было защищаться, был вырван крепостными людьми из рук его, уже, зажмурив глаза,
ни жив
ни мертв, он готовился отведать черкесского чубука своего хозяина, и бог знает
чего бы
ни случилось с ним; но судьбам угодно было спасти бока, плеча и все благовоспитанные части нашего героя.
Но досада ли, которую почувствовали приезжие кони за то,
что разлучили их с приятелями, или просто дурь, только, сколько
ни хлыстал их кучер, они не двигались и стояли как вкопанные.
Везде, где бы
ни было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих низменных рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретится на пути человеку явленье, не похожее на все то,
что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю жизнь.
Фронтон тоже никак не пришелся посреди дома, как
ни бился архитектор, потому
что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны, как было назначено, а только три.
Чичиков еще раз окинул комнату, и все,
что в ней
ни было, — все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странное сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пузатое ореховое бюро на пренелепых четырех ногах, совершенный медведь.
После таких похвальных, хотя несколько кратких биографий Чичиков увидел,
что о других чиновниках нечего упоминать, и вспомнил,
что Собакевич не любил
ни о ком хорошо отзываться.
Последние слова он уже сказал, обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему, обратится не к тому лицу, к которому относятся слова, а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает,
что не услышит
ни ответа,
ни мнения,
ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
Он был недоволен поведением Собакевича. Все-таки, как бы то
ни было, человек знакомый, и у губернатора, и у полицеймейстера видались, а поступил как бы совершенно чужой, за дрянь взял деньги! Когда бричка выехала со двора, он оглянулся назад и увидел,
что Собакевич все еще стоял на крыльце и, как казалось, приглядывался, желая знать, куда гость поедет.
А уж куды бывает метко все то,
что вышло из глубины Руси, где нет
ни немецких,
ни чухонских,
ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум,
что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы!
Словом, все было хорошо, как не выдумать
ни природе,
ни искусству, но как бывает только тогда, когда они соединятся вместе, когда по нагроможденному, часто без толку, труду человека пройдет окончательным резцом своим природа, облегчит тяжелые массы, уничтожит грубоощутительную правильность и нищенские прорехи, сквозь которые проглядывает нескрытый, нагой план, и даст чудную теплоту всему,
что создалось в хладе размеренной чистоты и опрятности.
Уже несколько минут стоял Плюшкин, не говоря
ни слова, а Чичиков все еще не мог начать разговора, развлеченный как видом самого хозяина, так и всего того,
что было в его комнате.
Им
ни в
чем нельзя доверять, — продолжал он, обратившись к Чичикову, после того как Прошка убрался вместе с своими сапогами.
— Да я их отпирал, — сказал Петрушка, да и соврал. Впрочем, барин и сам знал,
что он соврал, но уж не хотел ничего возражать. После сделанной поездки он чувствовал сильную усталость. Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке, он тот же час разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом, как спят одни только те счастливцы, которые не ведают
ни геморроя,
ни блох,
ни слишком сильных умственных способностей.
— Послушайте, любезные, — сказал он, — я очень хорошо знаю,
что все дела по крепостям, в какую бы
ни было цену, находятся в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете,
что у вас делается, так мы спросим у других.
Дело известное,
что мужик: на новой земле, да заняться еще хлебопашеством, да ничего у него нет,
ни избы,
ни двора, — убежит, как дважды два, навострит так лыжи,
что и следа не отыщешь».
За советы Чичиков благодарил, говоря,
что при случае не преминет ими воспользоваться, а от конвоя отказался решительно, говоря,
что он совершенно не нужен,
что купленные им крестьяне отменно смирного характера, чувствуют сами добровольное расположение к переселению и
что бунта
ни в каком случае между ними быть не может.
Кто был то,
что называют тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком на что-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век на боку, которого даже напрасно было подымать: не встанет
ни в каком случае.
И уж как
ни старались потом мужья и родственники примирить их, но нет, оказалось,
что все можно сделать на свете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся за манкировку визита.
Миллионщик имеет ту выгоду,
что может видеть подлость, совершенно бескорыстную, чистую подлость, не основанную
ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают,
что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, но непременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хоть напросятся насильно на тот обед, куда узнают,
что приглашен миллионщик.
В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было:
ни имени,
ни фамилии,
ни даже месяца и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).] было только прибавлено,
что его собственное сердце должно отгадать писавшую и
что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь
ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве,
что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
Губернаторша произнесла несколько ласковым и лукавым голосом с приятным потряхиванием головы: «А, Павел Иванович, так вот как вы!..» В точности не могу передать слов губернаторши, но было сказано что-то исполненное большой любезности, в том духе, в котором изъясняются дамы и кавалеры в повестях наших светских писателей, охотников описывать гостиные и похвалиться знанием высшего тона, в духе того,
что «неужели овладели так вашим сердцем,
что в нем нет более
ни места,
ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами».
Чичиков так смешался,
что не мог произнести
ни одного толкового слова, и пробормотал черт знает
что такое,
чего бы уж никак не сказал
ни Гремин,
ни Звонский,
ни Лидин.