Неточные совпадения
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный
и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал
и не живет где-нибудь инкогнито…
Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую
и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения —
и потому вы сделайте
так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые,
и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Городничий. Да,
и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня
и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да
и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то
и так умрет; если выздоровеет, то
и так выздоровеет. Да
и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Городничий. Да я
так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения
и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да
и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже
так самим богом устроено,
и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Конечно, если он ученику сделает
такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там
и нужно
так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Он ученая голова — это видно,
и сведений нахватал тьму, но только объясняет с
таким жаром, что не помнит себя.
Если же нет, то можно опять запечатать; впрочем, можно даже
и так отдать письмо, распечатанное.
Бобчинский. Э, нет, позвольте, уж я… позвольте, позвольте… вы уж
и слога
такого не имеете…
А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем
и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад тому родила,
и такой пребойкий мальчик, будет
так же, как
и отец, содержать трактир.
Как сказал он мне это, а меня
так вот свыше
и вразумило.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А если
и заглянет в какую-нибудь бумагу,
так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда
и что неправда.
А
так, мошенники, я думаю, там уж просьбы из-под полы
и готовят.
Так занавес
и закрывает их обеих, стоящих у окна.)
Черт побери, есть
так хочется,
и в животе трескотня
такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы.
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери
и объявит, что всякая звезда значит на небе,
так вот как на ладони все видишь.
Наскучило идти — берешь извозчика
и сидишь себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота,
и ты
так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.
И сукно
такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать; а о брюках
и говорить нечего — нипочем идут.
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что
такое кровать? У меня есть ноги; я
и постою. Зачем мне ваша кровать?
Осип. Да
так; все равно, хоть
и пойду, ничего из этого не будет. Хозяин сказал, что больше не даст обедать.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто
такой, что
такое?» А лакей входит (вытягиваясь
и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи,
и не знают, что
такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они едят, а я не ем? Отчего же я, черт возьми, не могу
так же? Разве они не
такие же проезжающие, как
и я?
Хлестаков. Черт его знает, что
такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят!
И челюсти заболят, если съешь один
такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя;
и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые
и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет
такую. А если что не
так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай
и сахар. Если ж
и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Ничего, мы
и так постоим.
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не
так, как иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, —
и вот, как будто в награду, случай доставил
такое приятное знакомство.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что
так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу
и дадут. Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Хлестаков. Скверная комната,
и клопы
такие, каких я нигде не видывал: как собаки кусают.
Городничий. Скажите!
такой просвещенный гость,
и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы
и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу: у него-с есть пластырь
такой,
так вот оно
и пройдет.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова
и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж
и вы! не нашли другого места упасть!
И растянулся, как черт знает что
такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Добчинский. Нет, не генерал, а не уступит генералу:
такое образование
и важные поступки-с.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем
так, как старик: «Извольте, говорит, я поеду
и туда,
и туда…» (размахивает руками),
так это все славно. «Я, говорит,
и написать
и почитать люблю, но мешает, что в комнате, говорит, немножко темно».
Добчинский. Нет, больше шантрет,
и глаза
такие быстрые, как зверки,
так в смущенье даже приводят.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной
и говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что
такое!
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж
так устроено,
такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров;
и не столько медикаментами, сколько честностью
и порядком.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы
так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность
и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.
)Боже сохрани! здесь
и слуху нет о
таких обществах.
Смотреть никогда не мог на них равнодушно;
и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля или что-нибудь другое, то
такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете
и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не
такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну
и рисуется перед ней)
так вознаградил за всё…
Анна Андреевна.
Так вы
и пишете? Как это должно быть приятно сочинителю! Вы, верно,
и в журналы помещаете?
Анна Андреевна.
Так, верно,
и «Юрий Милославский» ваше сочинение?
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге.
Так уж
и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
И уж
так уморишься играя, что просто ни на что не похоже.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается
и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Бобчинский. А я
так думаю, что генерал-то ему
и в подметки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу
и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Анна Андреевна. Но только какое тонкое обращение! сейчас можно увидеть столичную штучку. Приемы
и все это
такое… Ах, как хорошо! Я страх люблю
таких молодых людей! я просто без памяти. Я, однако ж, ему очень понравилась: я заметила — все на меня поглядывал.
Анна Андреевна. Ну, может быть, один какой-нибудь раз, да
и то
так уж, лишь бы только. «А, — говорит себе, — дай уж посмотрю на нее!»
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.