Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая и больше политическая причина. Это значит вот что: Россия… да… хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.
Я думал, что пожар, ей-богу!
Аммос Федорович. В одно слово!
я сам то же
думал.
Я даже
думаю (берет его под руку и отводит в сторону),
я даже
думаю, не было ли на
меня какого-нибудь доноса.
А так, мошенники,
я думаю, там уж просьбы из-под полы и готовят.
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь.
Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь,
я уж
думал, что вы пришли с тем, чтобы
меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Хлестаков. Нет, батюшка
меня требует. Рассердился старик, что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он
думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет,
я бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Городничий. А уж
я так буду рад! А уж как жена обрадуется! У
меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не
подумайте, чтобы
я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
А то, признаюсь, уже Антон Антонович
думали, не было ли тайного доноса;
я сам тоже перетрухнул немножко.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все
думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере,
я буду спокоен в сердце.
Анна Андреевна. Помилуйте,
я никак не смею принять на свой счет…
Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Вы, может быть,
думаете, что
я только переписываю; нет, начальник отделения со
мной на дружеской ноге.
Хотели было даже
меня коллежским асессором сделать, да,
думаю, зачем.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем:
я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь».
Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У
меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это
я написал.
Анна Андреевна.
Я думаю, с каким там вкусом и великолепием даются балы!
«Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!»
Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но
думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже…
Добчинский.
Я думаю, чуть ли не генерал.
Бобчинский. А
я так
думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Анна Андреевна. Ну что, скажи: к твоему барину слишком,
я думаю, много ездит графов и князей?
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что
я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и
мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни
мне, как приеду». — «А, —
думаю себе (махнув рукою), — бог с ним!
я человек простой».
Городничий. О, уж там наговорят!
Я думаю, поди только да послушай — и уши потом заткнешь. (Обращаясь к Осипу.)Ну, друг…
Хлестаков. Скажите пожалуйста! а
я никак этого не
думал.
Хлестаков. Нет, вы этого не
думайте:
я не беру совсем никаких взяток. Вот если бы вы, например, предложили
мне взаймы рублей триста — ну, тогда совсем дело другое: взаймы
я могу взять.
Марья Антоновна.
Я думала, не здесь ли маменька…
Городничий.
Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как
подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же
я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Городничий. Ну, в Питере так в Питере; а оно хорошо бы и здесь. Что, ведь,
я думаю, уже городничество тогда к черту, а, Анна Андреевна?
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «
Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко
мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу».
Я так и обомлел. «Ну, —
думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
И
я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, —
думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Коробкин. Дайте
мне! Вот у
меня,
я думаю, получше глаза. (Берет письмо.)
Аммос Федорович. Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Бобчинский. Ей-ей, не
я! и не
думал…