— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем
не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Неточные совпадения
Берестовые скамьи вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в парадном углу; широкая печь с запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными пестрыми изразцами, — все это было очень знакомо
нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на каникулярное время; приходившим потому, что у них
не было еще коней, и потому, что
не в обычае было позволять школярам ездить верхом.
Но на этот раз бурсак
наш не так счастливо перебрался через забор: проснувшийся сторож хватил его порядочно по ногам, и собравшаяся дворня долго колотила его уже на улице, покамест быстрые ноги
не спасли его.
—
Не имеем права. Если б
не клялись еще
нашею верою, то, может быть, и можно было бы; а теперь нет,
не можно.
Так я все веду речь эту
не к тому, чтобы начать войну с бусурменами: мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по закону
нашему.
И ни к одному из них
не причаровала ты моего сердца, свирепая судьба моя; а причаровала мое сердце, мимо лучших витязей земли
нашей, к чуждому, к врагу
нашему.
— Спасены, спасены! — кричала она,
не помня себя. —
Наши вошли в город, привезли хлеба, пшена, муки и связанных запорожцев.
Но
не слышал никто из них, какие «
наши» вошли в город, что привезли с собою и каких связали запорожцев. Полный
не на земле вкушаемых чувств, Андрий поцеловал в сии благовонные уста, прильнувшие к щеке его, и небезответны были благовонные уста. Они отозвались тем же, и в сем обоюднослиянном поцелуе ощутилось то, что один только раз в жизни дается чувствовать человеку.
—
Наших запорожцев
не видал. А видал одного пана Андрия.
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет:
не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином. Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он
не станет с награбленным добром ожидать
нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов
не найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города
не много. Итак, мой совет — идти.
— А разве ты позабыл, бравый полковник, — сказал тогда кошевой, — что у татар в руках тоже
наши товарищи, что если мы теперь их
не выручим, то жизнь их будет продана на вечное невольничество язычникам, что хуже всякой лютой смерти? Позабыл разве, что у них теперь вся казна
наша, добытая христианскою кровью?
— Я угощаю вас, паны-братья, — так сказал Бульба, —
не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь,
не в честь также прощанья с
нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое;
не такая теперь перед нами минута.
Да уже вместе выпьем и за
нашу собственную славу, чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то такие, которые
не постыдили товарищества и
не выдали своих.
Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля
наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а
не католические недоверки.
— Хоть неживого, да довезу тебя!
Не попущу, чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в воду. Пусть же хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же степовой
наш орел, а
не ляшский,
не тот, что прилетает из польской земли. Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
Продолжения красноречивого приказа уже
не слышали
наши путники.
— Врешь ты, чертов сын! — сказал Бульба. — Сам ты собака! — Как ты смеешь говорить, что
нашу веру
не уважают? Это вашу еретическую веру
не уважают!
— И на что бы трогать? Пусть бы, собака, бранился! То уже такой народ, что
не может
не браниться! Ох, вей мир, какое счастие посылает бог людям! Сто червонцев за то только, что прогнал нас! А
наш брат: ему и пейсики оборвут, и из морды сделают такое, что и глядеть
не можно, а никто
не даст ста червонных. О, Боже мой! Боже милосердый!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб
наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков (схватывая за руку дочь).Анна Андреевна,
не противьтесь
нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть,
не поможете в
нашей просьбе, то уж
не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче
наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей
нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.