Неточные совпадения
Козак
не на
то,
чтобы возиться с бабами.
Ее сыновей, ее милых сыновей берут от нее, берут для
того,
чтобы не увидеть их никогда!
— Теперь благослови, мать, детей своих! — сказал Бульба. — Моли Бога,
чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)]
чтобы стояли всегда за веру Христову, а
не то — пусть лучше пропадут,
чтобы и духу их
не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
—
Не думайте, панове,
чтобы я, впрочем, говорил это для
того,
чтобы нарушить мир: сохрани Бог!
Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор
не то уже
чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства.
Так я все веду речь эту
не к
тому,
чтобы начать войну с бусурменами: мы обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по закону нашему.
Да если уж пошло на
то,
чтобы говорить правду, у нас и челнов нет столько в запасе, да и пороху
не намолото в таком количестве,
чтобы можно было всем отправиться.
— Врет он, паны-браты,
не может быть
того,
чтобы нечистый жид клал значок на святой пасхе!
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда
не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых
не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно,
чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее!
Те совсем
не наши,
те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу,
не наши!
То совсем
не жиды:
то черт знает что.
То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут
то же.
Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
Прелат одного монастыря, услышав о приближении их, прислал от себя двух монахов,
чтобы сказать, что они
не так ведут себя, как следует; что между запорожцами и правительством стоит согласие; что они нарушают свою обязанность к королю, а с
тем вместе и всякое народное право.
Ни разу
не растерявшись и
не смутившись ни от какого случая, с хладнокровием, почти неестественным для двадцатидвухлетнего, он в один миг мог вымерять всю опасность и все положение дела, тут же мог найти средство, как уклониться от нее, но уклониться с
тем,
чтобы потом верней преодолеть ее.
— Чшш! — произнесла татарка, сложив с умоляющим видом руки, дрожа всем телом и оборотя в
то же время голову назад,
чтобы видеть,
не проснулся ли кто-нибудь от такого сильного вскрика, произведенного Андрием.
Нет, они
не погасли,
не исчезли в груди его, они посторонились только,
чтобы дать на время простор другим могучим движеньям; но часто, часто смущался ими глубокий сон молодого козака, и часто, проснувшись, лежал он без сна на одре,
не умея истолковать
тому причины.
К
тому ли,
чтобы наконец умереть лютою смертью, какой
не умирает последний нищий в королевстве?
И мало
того, что осуждена я на такую страшную участь; мало
того, что перед концом своим должна видеть, как станут умирать в невыносимых муках отец и мать, для спасенья которых двадцать раз готова бы была отдать жизнь свою; мало всего этого: нужно,
чтобы перед концом своим мне довелось увидать и услышать слова и любовь, какой
не видала я.
—
Не слыхано на свете,
не можно,
не быть
тому, — говорил Андрий, —
чтобы красивейшая и лучшая из жен понесла такую горькую часть, когда она рождена на
то,
чтобы пред ней, как пред святыней, преклонилось все, что ни есть лучшего на свете.
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в
ту ж минуту за похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог знает в каких местах
не показались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли
не с
тем,
чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою.
Ты хочешь, видно, чтоб мы
не уважили первого, святого закона товарищества: оставили бы собратьев своих на
то,
чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими русскими витязями на Украйне.
А козаки все до одного прощались, зная, что много будет работы
тем и другим; но
не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры,
чтобы не дать неприятелю увидеть убыль в козацком войске.
Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу,
чтобы сказали внуки и сыны
тех внуков, что были когда-то такие, которые
не постыдили товарищества и
не выдали своих.
И когда все было сделано как нужно, сказал речь козакам,
не для
того,
чтобы ободрить и освежить их, — знал, что и без
того крепки они духом, — а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце.
Вам случалось
не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до
того,
чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да
не те; такие же люди, да
не те!
Уж если на
то пошло,
чтобы умирать, — так никому ж из них
не доведется так умирать!..
Уже
не видно было за великим дымом, обнявшим
то и другое воинство,
не видно было, как
то одного,
то другого
не ставало в рядах; но чувствовали ляхи, что густо летели пули и жарко становилось дело; и когда попятились назад,
чтобы посторониться от дыма и оглядеться,
то многих недосчитались в рядах своих.
А
тем временем иноземный капитан сам взял в руку фитиль,
чтобы выпалить из величайшей пушки, какой никто из козаков
не видывал дотоле.
— Хоть неживого, да довезу тебя!
Не попущу,
чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да бросали его в воду. Пусть же хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же степовой наш орел, а
не ляшский,
не тот, что прилетает из польской земли. Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
— А пан разве
не знает, что Бог на
то создал горелку,
чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что
не течет, и скажет: «Жид
не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и
не человек, коли жид.
— А если пан хочет видеться,
то завтра нужно рано, так
чтобы еще и солнце
не всходило. Часовые соглашаются, и один левентарь [Левентарь — начальник охраны.] обещался. Только пусть им
не будет на
том свете счастья! Ой, вей мир! Что это за корыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я дал каждому, а левентарю…
— Эге! Два червонца! Два червонца мне нипочем: я цирюльнику даю два червонца за
то,
чтобы мне только половину бороды выбрил. Сто червонных давай, жид! — Тут гайдук закрутил верхние усы. — А как
не дашь ста червонных, сейчас закричу!
Но
не такие были козаки,
чтобы поддаться на
то: знали они уже, что такое польская клятва.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть
не двести, а четыреста, — я
не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же,
чтобы уже ровно было восемьсот.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того,
чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на
то,
чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
В это время слышны шаги и откашливания в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются выйти, что происходит
не без
того,
чтобы не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания:
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.