Неточные совпадения
Когда он был дома — а он был почти всегда дома, — он все лежал,
и все постоянно
в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней,
кабинетом и приемной.
Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего
кабинета так холодно
и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил
и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть,
и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид
кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею
в нем запущенностью
и небрежностью.
— Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь
кабинета и глядя на Обломова,
в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так
и ждешь, что вылетят две-три птицы.
У Обломова
в кабинете переломаны или перебиты почти все вещи, особенно мелкие, требующие осторожного обращения с ними, —
и всё по милости Захара. Он свою способность брать
в руки вещь прилагает ко всем вещам одинаково, не делая никакого различия
в способе обращения с той или другой вещью.
Все это происходило, конечно, оттого, что он получил воспитание
и приобретал манеры не
в тесноте
и полумраке роскошных, прихотливо убранных
кабинетов и будуаров, где черт знает чего ни наставлено, а
в деревне, на покое, просторе
и вольном воздухе.
Захар, заперев дверь за Тарантьевым
и Алексеевым, когда они ушли, не садился на лежанку, ожидая, что барин сейчас позовет его, потому что слышал, как тот сбирался писать. Но
в кабинете Обломова все было тихо, как
в могиле.
Захар начал закупоривать барина
в кабинете; он сначала покрыл его самого
и подоткнул одеяло под него, потом опустил шторы, плотно запер все двери
и ушел к себе.
На празднике опять зашла речь о письме. Илья Иванович собрался совсем писать. Он удалился
в кабинет, надел очки
и сел к столу.
В начале пятого часа Захар осторожно, без шума, отпер переднюю
и на цыпочках пробрался
в свою комнату; там он подошел к двери барского
кабинета и сначала приложил к ней ухо, потом присел
и приставил к замочной скважине глаз.
Он кашлянул
и вошел
в кабинет.
Гордость его страдала,
и он мрачно обращался с женой. Когда же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь, а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою,
и вообще, когда случался беспорядок
в доме
и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на
кабинет барина
и, указывая туда большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к барину: что ему там нужно?»
Кабинет и спальня Обломова обращены были окнами на двор, гостиная к садику, а зала к большому огороду, с капустой
и картофелем.
В гостиной окна были драпированы ситцевыми полинявшими занавесками.
— Ты здоров? Не лежишь? Что с тобой? — бегло спросила она, не снимая ни салопа, ни шляпки
и оглядывая его с ног до головы, когда они вошли
в кабинет.
И опять, как прежде, ему захотелось вдруг всюду, куда-нибудь далеко:
и туда, к Штольцу, с Ольгой,
и в деревню, на поля,
в рощи, хотелось уединиться
в своем
кабинете и погрузиться
в труд,
и самому ехать на Рыбинскую пристань,
и дорогу проводить,
и прочесть только что вышедшую новую книгу, о которой все говорят,
и в оперу — сегодня…
Наконец часу
в десятом Захар отворил подносом дверь
в кабинет, лягнул, по обыкновению, назад ногой, чтоб затворить ее,
и, по обыкновению, промахнулся, но удержал, однако ж, поднос: наметался от долговременной практики, да притом знал, что сзади смотрит
в дверь Анисья,
и только урони он что-нибудь, она сейчас подскочит
и сконфузит его.
В прочих комнатах везде было светло, чисто
и свежо. Старые, полинялые занавески исчезли, а окна
и двери гостиной
и кабинета осенялись синими
и зелеными драпри
и кисейными занавесками с красными фестонами — всё работа рук Агафьи Матвеевны.
Этого чиновника, служившего, кроме того, на казенном месте, и одного было бы совершенно достаточно; но, по желанию самого князя, прибавили и меня, будто бы на помощь чиновнику; но я тотчас же был переведен
в кабинет и часто, даже для виду, не имел пред собою занятий, ни бумаг, ни книг.