Неточные совпадения
Сам хозяин, однако,
смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал
глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
Вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, с смеющимися щеками, губами и
глазами. Зависть брала
смотреть на него.
Пуще всего он бегал тех бледных, печальных дев, большею частию с черными
глазами, в которых светятся «мучительные дни и неправедные ночи», дев с не ведомыми никому скорбями и радостями, у которых всегда есть что-то вверить, сказать, и когда надо сказать, они вздрагивают, заливаются внезапными слезами, потом вдруг обовьют шею друга руками, долго
смотрят в
глаза, потом на небо, говорят, что жизнь их обречена проклятию, и иногда падают в обморок.
Но,
смотришь, промелькнет утро, день уже клонится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова: бури и волнения смиряются в душе, голова отрезвляется от дум, кровь медленнее пробирается по жилам. Обломов тихо, задумчиво переворачивается на спину и, устремив печальный взгляд в окно, к небу, с грустью провожает
глазами солнце, великолепно садящееся на чей-то четырехэтажный дом.
Вид дикости на лице Захара мгновенно смягчился блеснувшим в чертах его лучом раскаяния. Захар почувствовал первые признаки проснувшегося в груди и подступившего к сердцу благоговейного чувства к барину, и он вдруг стал
смотреть прямо ему в
глаза.
А там старуха пронесет из амбара в кухню чашку с мукой да кучу яиц; там повар вдруг выплеснет воду из окошка и обольет Арапку, которая целое утро, не сводя
глаз,
смотрит в окно, ласково виляя хвостом и облизываясь.
Изредка кто-нибудь вдруг поднимет со сна голову,
посмотрит бессмысленно, с удивлением, на обе стороны и перевернется на другой бок или, не открывая
глаз, плюнет спросонья и, почавкав губами или поворчав что-то под нос себе, опять заснет.
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил
глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и
смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Обломов после ужина торопливо стал прощаться с теткой: она пригласила его на другой день обедать и Штольцу просила передать приглашение. Илья Ильич поклонился и, не поднимая
глаз, прошел всю залу. Вот сейчас за роялем ширмы и дверь. Он взглянул — за роялем сидела Ольга и
смотрела на него с большим любопытством. Ему показалось, что она улыбалась.
— Что это такое? — говорил он, ворочаясь во все стороны. — Ведь это мученье! На смех, что ли, я дался ей? На другого ни на кого не
смотрит так: не смеет. Я посмирнее, так вот она… Я заговорю с ней! — решил он, — и выскажу лучше сам словами то, что она так и тянет у меня из души
глазами.
Он в самом деле
смотрел на нее как будто не
глазами, а мыслью, всей своей волей, как магнетизер, но
смотрел невольно, не имея силы не
смотреть.
— Да полноте, мсьё Обломов, теперь как вы сами
смотрите на меня! — говорила она, застенчиво отворачивая голову, но любопытство превозмогало, и она не сводила
глаз с его лица…
—
Посмотрите в зеркало, — продолжала она, с улыбкой указывая ему его же лицо в зеркале, —
глаза блестят, Боже мой, слезы в них! Как глубоко вы чувствуете музыку!..
— Что ж, роман? — спросила она и подняла на него
глаза, чтоб
посмотреть, с каким лицом он станет лгать.
— Еще бы вы не верили! Перед вами сумасшедший, зараженный страстью! В
глазах моих вы видите, я думаю, себя, как в зеркале. Притом вам двадцать лет:
посмотрите на себя: может ли мужчина, встретя вас, не заплатить вам дань удивления… хотя взглядом? А знать вас, слушать, глядеть на вас подолгу, любить — о, да тут с ума сойдешь! А вы так ровны, покойны; и если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас «люблю…», здесь начинается тревога…
Он
посмотрел в зеркало: бледен, желт,
глаза тусклые. Он вспомнил тех молодых счастливцев, с подернутым влагой, задумчивым, но сильным и глубоким взглядом, как у нее, с трепещущей искрой в
глазах, с уверенностью на победу в улыбке, с такой бодрой походкой, с звучным голосом. И он дождется, когда один из них явится: она вспыхнет вдруг, взглянет на него, Обломова, и… захохочет!
Он поглядел на нее.
Глаза у ней высохли. Она задумчиво
смотрела вниз и чертила зонтиком по песку.
Она подошла к нему так близко, что кровь бросилась ему в сердце и в голову; он начал дышать тяжело, с волнением. А она
смотрит ему прямо в
глаза.
Он
посмотрел на Ольгу — она стоит и ждет его, потупив
глаза.
— Закрой мне
глаза скорей чем-нибудь… крепче! — шепотом говорила она… — Ну, теперь ничего… Это нервы, — прибавила она с волнением. — Вон опять!
Смотри, кто это? Сядем где-нибудь на скамье…
Потом, на третий день, после того когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие веки, а
глаза всё будто
смотрят и сквозь веки, и с минуту задумчиво нюхала спирт.
— Ты все глупости говоришь! — скороговоркой заметила она, глядя в сторону. — Никаких я молний не видала у тебя в
глазах… ты
смотришь на меня большею частью, как… моя няня Кузьминична! — прибавила она и засмеялась.
«Есть ли у ней слезы на
глазах?» — думал Обломов, но она упорно
смотрела вниз.
— Представь, что мужчины, подходя к тебе, не опускали бы с робким уважением
глаз, а
смотрели бы на тебя с смелой и лукавой улыбкой…
Откуда-то появился сонный мужик в тулупе и, загораживая рукой
глаза от солнца, лениво
смотрел на Обломова и на коляску.
«Ах ты, Господи! — думал он. — А она
глаз не спускает с меня! Что она нашла во мне такого? Экое сокровище далось! Вон, кивает теперь, на сцену указывает… франты, кажется, смеются,
смотрят на меня… Господи, Господи!»
Вчера на него никто и
смотреть не хотел, а завтра все
глаза пучат, как на шельму какую-нибудь.
Он
смотрел на нее испуганными и изумленными
глазами.
Он с любовью
смотрел на стул, где она сидела, и вдруг
глаза его заблистали: на полу, около стула, он увидел крошечную перчатку.
Он вдруг явился перед ней, так что она вздрогнула; потом ласково, с улыбкой, протянула ему руку, но
глаза еще как будто дочитывали книгу: она
смотрела рассеянно.
— Послушай, — сказала она, — я сейчас долго
смотрела на портрет моей матери и, кажется, заняла в ее
глазах совета и силы.
А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, — она, в три прыжка, является в кухню и
смотрит во все
глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе, не подали бы с гущей,
посмотрит, есть ли пенки в сливках.
Боже мой! Что за перемена! Она и не она. Черты ее, но она бледна,
глаза немного будто впали, и нет детской усмешки на губах, нет наивности, беспечности. Над бровями носится не то важная, не то скорбная мысль,
глаза говорят много такого, чего не знали, не говорили прежде.
Смотрит она не по-прежнему, открыто, светло и покойно; на всем лице лежит облако или печали, или тумана.
Он подошел к ней. Брови у ней сдвинулись немного; она с недоумением
посмотрела на него минуту, потом узнала: брови раздвинулись и легли симметрично,
глаза блеснули светом тихой, не стремительной, но глубокой радости. Всякий брат был бы счастлив, если б ему так обрадовалась любимая сестра.
И сам он как полно счастлив был, когда ум ее, с такой же заботливостью и с милой покорностью, торопился ловить в его взгляде, в каждом слове, и оба зорко
смотрели: он на нее, не осталось ли вопроса в ее
глазах, она на него, не осталось ли чего-нибудь недосказанного, не забыл ли он и, пуще всего, Боже сохрани! не пренебрег ли открыть ей какой-нибудь туманный, для нее недоступный уголок, развить свою мысль?
Она бросила на него робкий, но жадный, вопросительный взгляд. Он сложил руки крестом и
смотрит на нее такими кроткими, открытыми
глазами, наслаждается ее смущением.
Боже мой! Как все мрачно, скучно
смотрело в квартире Обломова года полтора спустя после именин, когда нечаянно приехал к нему обедать Штольц. И сам Илья Ильич обрюзг, скука въелась в его
глаза и выглядывала оттуда, как немочь какая-нибудь.
Он походит, походит по комнате, потом ляжет и
смотрит в потолок; возьмет книгу с этажерки, пробежит несколько строк
глазами, зевнет и начнет барабанить пальцами по столу.
— Погляди на меня! — сказал он и пристально
смотрел ей в
глаза. — Можно подумать, что ты… несчастлива! Такие странные у тебя
глаза сегодня, да и не сегодня только… Что с тобой, Ольга?
Она заглядывала ему в
глаза, но ничего не видела; и когда, в третий раз, они дошли до конца аллеи, она не дала ему обернуться и, в свою очередь, вывела его на лунный свет и вопросительно
посмотрела ему в
глаза.
— Не ври,
смотри у меня! — грозила она, глядя ему в
глаза. — Я сейчас увижу. Помни воскресенье, не пущу в гости.
Вон она, в темном платье, в черном шерстяном платке на шее, ходит из комнаты в кухню, как тень, по-прежнему отворяет и затворяет шкафы, шьет, гладит кружева, но тихо, без энергии, говорит будто нехотя, тихим голосом, и не по-прежнему
смотрит вокруг беспечно перебегающими с предмета на предмет
глазами, а с сосредоточенным выражением, с затаившимся внутренним смыслом в
глазах.