Неточные совпадения
— Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор непочинена;
что б тебе призвать столяра
да починить? Ведь ты
же изломал. Ни о
чем не подумаешь!
— Из
чего же они бьются: из потехи,
что ли,
что вот кого-де ни возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в
чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того,
что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице
да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость…
—
Что за рано! Они просили в двенадцать часов; отобедаем пораньше, часа в два,
да и на гулянье. Едемте
же скорей! Велеть вам одеваться давать?
Точно ребенок: там недоглядит, тут не знает каких-нибудь пустяков, там опоздает и кончит тем,
что бросит дело на половине или примется за него с конца и так все изгадит,
что и поправить никак нельзя,
да еще он
же потом и браниться станет.
А мужики разошлись оттого,
что сам
же он, чай, содрал с них что-нибудь,
да и распустил, а исправнику и не думал жаловаться.
— Оставил он сыну наследства всего тысяч сорок. Кое-что он взял в приданое за женой, а остальные приобрел тем,
что учил детей
да управлял имением: хорошее жалованье получал. Видишь,
что отец не виноват.
Чем же теперь виноват сын?
— Ни шагу без этого! — сказал Илья Ильич. — Ну, хоть подними
же,
что уронил; а он еще стоит
да любуется!
«А может быть, еще Захар постарается так уладить,
что и вовсе не нужно будет переезжать, авось обойдутся: отложат до будущего лета или совсем отменят перестройку: ну, как-нибудь
да сделают! Нельзя
же в самом деле… переезжать!..»
— Так
что ж,
что шаталось? — отвечал Обломов. —
Да вот не развалилось
же, даром
что шестнадцать лет без поправки стоит. Славно тогда сделал Лука!.. Вот был плотник, так плотник… умер — царство ему небесное! Нынче избаловались: не сделают так.
— Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот
же лакей. — Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит,
да вдруг тебя за волосы поймает, а ты еще не смекнул, за
что!
— Ну, это
что? — говорил все тот
же лакей. — Коли ругается, так это слава Богу, дай Бог такому здоровья… А как все молчит; ты идешь мимо, а он глядит, глядит,
да и вцепится, вон как тот, у которого я жил. А ругается, так ничего…
— Вот, вот этак
же, ни дать ни взять, бывало, мой прежний барин, — начал опять тот
же лакей,
что все перебивал Захара, — ты, бывало, думаешь, как бы повеселиться, а он вдруг, словно угадает,
что ты думал, идет мимо,
да и ухватит вот этак, вот как Матвей Мосеич Андрюшку. А это
что, коли только ругается! Велика важность: «лысым чертом» выругает!
—
Да, сделай вам милость, а после сами
же будете гневаться,
что не разбудил…
— Что-нибудь
да должно
же занимать свет и общество, — сказал Штольц, — у всякого свои интересы. На то жизнь…
— Нет,
что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. —
Да и кроме детей, где
же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет к тебе каких-то баб в дом. Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать… Как
же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
— Где
же идеал жизни, по-твоему?
Что ж не обломовщина? — без увлечения, робко спросил он. — Разве не все добиваются того
же, о
чем я мечтаю? Помилуй! — прибавил он смелее. —
Да цель всей вашей беготни, страстей, войн, торговли и политики разве не выделка покоя, не стремление к этому идеалу утраченного рая?
—
Да…
да… — говорил Обломов, беспокойно следя за каждым словом Штольца, — помню,
что я, точно… кажется… Как
же, — сказал он, вдруг вспомнив прошлое, — ведь мы, Андрей, сбирались сначала изъездить вдоль и поперек Европу, исходить Швейцарию пешком, обжечь ноги на Везувии, спуститься в Геркулан. С ума чуть не сошли! Сколько глупостей!..
Но гулять «с мсьё Обломовым», сидеть с ним в углу большой залы, на балконе…
что ж из этого? Ему за тридцать лет: не станет
же он говорить ей пустяков, давать каких-нибудь книг…
Да этого ничего никому и в голову не приходило.
—
Да неужели вы не чувствуете,
что во мне происходит? — начал он. — Знаете, мне даже трудно говорить. Вот здесь… дайте руку, что-то мешает, как будто лежит что-нибудь тяжелое, точно камень, как бывает в глубоком горе, а между тем, странно, и в горе и в счастье, в организме один и тот
же процесс: тяжело, почти больно дышать, хочется плакать! Если б я заплакал, мне бы так
же, как в горе, от слез стало бы легко…
— Я ничего не подозреваю; я сказала вам вчера,
что я чувствую, а
что будет через год — не знаю.
Да разве после одного счастья бывает другое, потом третье, такое
же? — спрашивала она, глядя на него во все глаза. — Говорите, вы опытнее меня.
А хитрость — как мышь: обежит вокруг, прячется…
Да и характер у Ольги не такой.
Что же это такое?
Что еще за новость?
— Как
же с тремястами душ женятся другие? — возразил Захар,
да и сам раскаялся, потому
что барин почти вскочил с кресла, так и припрыгнул на нем.
— Плачет, не спит этот ангел! — восклицал Обломов. — Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил любовь, как оспу, нам обоим. И
что это за жизнь, всё волнения
да тревоги! Когда
же будет мирное счастье, покой?
— Можно, Иван Матвеевич: вот вам живое доказательство — я! Кто
же я?
Что я такое? Подите спросите у Захара, и он скажет вам: «Барин!»
Да, я барин и делать ничего не умею! Делайте вы, если знаете, и помогите, если можете, а за труд возьмите себе,
что хотите, — на то и наука!
— Ну,
что ж, он перепугается, повалится на постель,
да и будет ворочаться, как боров,
да вздыхать — вот и все, — сказал Тарантьев. — Какая
же выгода? Где магарыч?
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется,
что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде,
да забыл, но он видит: те
же лица сидят около него, какие сидели тогда, те
же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
Что же стало с Обломовым? Где он? Где? На ближайшем кладбище под скромной урной покоится тело его между кустов, в затишье. Ветви сирени, посаженные дружеской рукой, дремлют над могилой,
да безмятежно пахнет полынь. Кажется, сам ангел тишины охраняет сон его.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь
да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков.
Да к
чему же говорить? я и без того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий.
Да я так только заметил вам. Насчет
же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать.
Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.