Неточные совпадения
— Я не ломал, —
отвечал Захар, — она сама изломалась; не век же ей
быть: надо когда-нибудь изломаться.
— Не
был, —
отвечал Захар.
— Я соскучился, что вы всё здоровы, не зовете, сам зашел, —
отвечал доктор шутливо. — Нет, — прибавил он потом серьезно, — я
был вверху, у вашего соседа, да и зашел проведать.
— И так не вникнул! — смиренно
отвечал Захар, готовый во всем согласиться с барином, лишь бы не доводить дела до патетических сцен, которые
были для него хуже горькой редьки.
— Так что ж, что шаталось? —
отвечал Обломов. — Да вот не развалилось же, даром что шестнадцать лет без поправки стоит. Славно тогда сделал Лука!.. Вот
был плотник, так плотник… умер — царство ему небесное! Нынче избаловались: не сделают так.
— А на дворе, где я приставал в городе-то, слышь ты, —
отвечал мужик, — с пошты приходили два раза спрашивать, нет ли обломовских мужиков: письмо, слышь, к барину
есть.
— Тебя бы, может, ухватил и его барин, —
отвечал ему кучер, указывая на Захара, — вишь, у те войлок какой на голове! А за что он ухватит Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква… Разве вот за эти две бороды-то, что на скулах-то, поймает: ну, там
есть за что!..
«Верно, Андрей рассказал, что на мне
были вчера надеты чулки разные или рубашка наизнанку!» — заключил он и поехал домой не в духе и от этого предположения, и еще более от приглашения обедать, на которое
отвечал поклоном: значит, принял.
Но если б ее обратить в статую, она
была бы статуя грации и гармонии. Несколько высокому росту строго
отвечала величина головы, величине головы — овал и размеры лица; все это в свою очередь гармонировало с плечами, плечи — с станом…
— Правда, —
отвечал он, — но только не очень… У меня
есть занятия.
— Может
быть, — вздохнув,
отвечал он.
— У меня тоже
есть планы, начатые и неконченые, —
отвечала она.
Не
было суровости, вчерашней досады, она шутила и даже смеялась,
отвечала на вопросы обстоятельно, на которые бы прежде не
отвечала ничего. Видно
было, что она решилась принудить себя делать, что делают другие, чего прежде не делала. Свободы, непринужденности, позволяющей все высказать, что на уме, уже не
было. Куда все вдруг делось?
— Что ж это
будет, с одной дачи на другую станем переезжать? —
отвечал он. — Чего там не видали? Михея Андреича, что ли?
Я сказал вам, что люблю вас, вы
ответили тем же — слышите ли, какой диссонанс звучит в этом? Не слышите? Так услышите позже, когда я уже
буду в бездне. Посмотрите на меня, вдумайтесь в мое существование: можно ли вам любить меня, любите ли вы меня? «Люблю, люблю, люблю!» — сказали вы вчера. «Нет, нет, нет!» — твердо
отвечаю я.
Обломов другую неделю не
отвечает ему, между тем даже и Ольга спрашивает,
был ли он в палате. Недавно Штольц также прислал письмо и к нему и к ней, спрашивает: «Что он делает?»
— Ничего, —
отвечала она, всхлипывая, — не мешай, дай выплакаться… огонь выйдет слезами, мне легче
будет; это все нервы играют…
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и не
был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе не жаль ее. Не
отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
— Да-с, —
отвечала она. — Вам, может
быть, нужно с братцем поговорить? — нерешительно спросила она. — Они в должности, раньше пяти часов не приходят.
— Я еще в будничном платье, все на кухне
была. Сейчас оденусь; братец скоро от обедни придут, —
отвечала она.
Братец вошел на цыпочках и
отвечал троекратным поклоном на приветствие Обломова. Вицмундир на нем
был застегнут на все пуговицы, так что нельзя
было узнать,
есть ли на нем белье или нет; галстук завязан простым узлом, и концы спрятаны вниз.
— Как угодно-с, —
отвечал Иван Матвеевич. — А если не приищете жильца, как же насчет контракта? Сделаете удовлетворение?.. Вам убыток
будет.
— Позвольте, Илья Ильич, я лучше Анисью позову… —
отвечал Захар и шагнул
было к двери.
— Меня? Не может
быть! —
отвечал Обломов. — Где она?
— Не
был, —
отвечал Обломов голосом школьника.
Но он не
отвечал ничего: у него
была горячка.
После болезни Илья Ильич долго
был мрачен, по целым часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не
отвечал на вопросы Захара, не замечал, как он ронял чашки на пол и не сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
И главное, все это делалось покойно: не
было у него ни опухоли у сердца, ни разу он не волновался тревогой о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что сказать ей, как
отвечать на ее вопрос, как она взглянет, — ничего, ничего.
Как ей
быть? Оставаться в нерешительном положении нельзя: когда-нибудь от этой немой игры и борьбы запертых в груди чувств дойдет до слов — что она
ответит о прошлом! Как назовет его и как назовет то, что чувствует к Штольцу?
— Вы бы с братцем поговорили, —
отвечала она, — они живут через улицу, в доме Замыкалова, вот здесь; еще погреб в доме
есть.
— Вы потрудитесь с братцем поговорить, —
отвечала она монотонно, — теперь они должны
быть дома.
— А что, в самом деле, можно! —
отвечал Мухояров задумчиво. — Ты неглуп на выдумки, только в дело не годишься, и Затертый тоже. Да я найду, постой! — говорил он, оживляясь. — Я им дам! Я кухарку свою на кухню к сестре подошлю: она подружится с Анисьей, все выведает, а там…
Выпьем, кум!
Он не навязывал ей ученой техники, чтоб потом, с глупейшею из хвастливостей, гордиться «ученой женой». Если б у ней вырвалось в речи одно слово, даже намек на эту претензию, он покраснел бы пуще, чем когда бы она
ответила тупым взглядом неведения на обыкновенный, в области знания, но еще недоступный для женского современного воспитания вопрос. Ему только хотелось, а ей вдвое, чтоб не
было ничего недоступного — не ведению, а ее пониманию.
— Я
напоила ее теплым и завтра не пущу гулять, а там посмотрим! —
отвечала она монотонно.
— Пожалуй, —
отвечал он, — но только не в первый, а во второй раз: я знаю, что с тобой
будет, если он…