Неточные совпадения
Она с простотою и добродушием Гомера, с тою же животрепещущею верностью подробностей и рельефностью картин влагала в детскую память и воображение Илиаду русской
жизни, созданную нашими гомеридами тех туманных времен, когда человек еще не ладил с опасностями и тайнами природы и
жизни, когда он трепетал и перед оборотнем, и перед лешим, и у Алеши Поповича
искал защиты от окружавших его бед, когда и в воздухе, и в воде, и в лесу, и в поле царствовали чудеса.
Терялся слабый человек, с ужасом озираясь в
жизни, и
искал в воображении ключа к таинствам окружающей его и своей собственной природы.
А может быть, сон, вечная тишина вялой
жизни и отсутствие движения и всяких действительных страхов, приключений и опасностей заставляли человека творить среди естественного мира другой, несбыточный, и в нем
искать разгула и потехи праздному воображению или разгадки обыкновенных сцеплений обстоятельств и причин явления вне самого явления.
Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей
жизни он
искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа. Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжелые, неразрешаемые узлы.
— Да вот я кончу только… план… — сказал он. — Да Бог с ними! — с досадой прибавил потом. — Я их не трогаю, ничего не
ищу; я только не вижу нормальной
жизни в этом. Нет, это не
жизнь, а искажение нормы, идеала
жизни, который указала природа целью человеку…
— Это… (Штольц задумался и
искал, как назвать эту
жизнь.) Какая-то… обломовщина, — сказал он наконец.
— Не все, и ты сам, лет десять, не того
искал в
жизни.
— Для чего, для кого я буду жить? — говорил он, идучи за ней. — Чего
искать, на что направить мысль, намерения? Цвет
жизни опал, остались только шипы.
— Ну, хорошо; я солгу ей, скажу, что ты живешь ее памятью, — заключил Штольц, — и
ищешь строгой и серьезной цели. Ты заметь, что сама
жизнь и труд есть цель
жизни, а не женщина: в этом вы ошибались оба. Как она будет довольна!
Странен человек! Чем счастье ее было полнее, тем она становилась задумчивее и даже… боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что ее смущала эта тишина
жизни, ее остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно
искала шума, движения, забот, просилась с мужем в город, пробовала заглянуть в свет, в люди, но ненадолго.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего
ищет душа, а только просит и
ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой
жизни, будто она уставала от нее и требовала еще новых, небывалых явлений, заглядывала дальше вперед…
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего
искать, что идеал его
жизни осуществился, хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение
жизни в родной деревне, среди крестьян, дворни.
Неточные совпадения
«Варвара Андреевна, когда я был еще очень молод, я составил себе идеал женщины, которую я полюблю и которую я буду счастлив назвать своею женой. Я прожил длинную
жизнь и теперь в первый раз встретил в вас то, чего
искал. Я люблю вас и предлагаю вам руку».
Только что она вышла, быстрые-быстрые легкие шаги зазвучали по паркету, и его счастье, его
жизнь, он сам — лучшее его самого себя, то, чего он
искал и желал так долго, быстро-быстро близилось к нему.
Кити чувствовала, что в ней, в ее складе
жизни, она найдет образец того, чего теперь мучительно
искала: интересов
жизни, достоинства
жизни — вне отвратительных для Кити светских отношений девушки к мужчинам, представлявшихся ей теперь позорною выставкой товара, ожидающего покупателей.
«Я
искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, — она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама
жизнь, в моем знании того, что хорошо и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ни откуда не мог взять его».
— Ну, разумеется! Вот ты и пришел ко мне. Помнишь, ты нападал на меня за то, что я
ищу в
жизни наслаждений?