Неточные совпадения
Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью,
как у больного
или как у человека, который хочет спать, ни случайностью,
как у того,
кто устал, ни наслаждением,
как у лентяя: это было его нормальным состоянием.
Он был
как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех,
кто где спит; остановится и осмотрит пристально,
как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал,
как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался,
как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет,
или проткнет сквозь нее соломинку и следит,
как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком,
как он сосет кровь пойманной мухи,
как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Ему представлялись даже знакомые лица и мины их при разных обрядах, их заботливость и суета. Дайте им
какое хотите щекотливое сватовство,
какую хотите торжественную свадьбу
или именины — справят по всем правилам, без малейшего упущения.
Кого где посадить, что и
как подать,
кому с
кем ехать в церемонии, примету ли соблюсти — во всем этом никто никогда не делал ни малейшей ошибки в Обломовке.
— Полно, не распечатывай, Илья Иваныч, — с боязнью остановила его жена, —
кто его знает,
какое оно там письмо-то? может быть, еще страшное, беда какая-нибудь. Вишь, ведь народ-то нынче
какой стал! Завтра
или послезавтра успеешь — не уйдет оно от тебя.
Чувство неловкости, стыда,
или «срама»,
как он выражался, который он наделал, мешало ему разобрать, что это за порыв был; и вообще, что такое для него Ольга? Уж он не анализировал, что прибавилось у него к сердцу лишнее, какой-то комок, которого прежде не было. В нем все чувства свернулись в один
ком — стыда.
Но среди этой разновековой мебели, картин, среди не имеющих ни для
кого значения, но отмеченных для них обоих счастливым часом, памятной минутой мелочей, в океане книг и нот веяло теплой жизнью, чем-то раздражающим ум и эстетическое чувство; везде присутствовала
или недремлющая мысль,
или сияла красота человеческого дела,
как кругом сияла вечная красота природы.
Она знала, у
кого спросить об этих тревогах, и нашла бы ответ, но
какой? Что, если это ропот бесплодного ума
или, еще хуже, жажда не созданного для симпатии, неженского сердца! Боже! Она, его кумир — без сердца, с черствым, ничем не довольным умом! Что ж из нее выйдет? Ужели синий чулок!
Как она падет, когда откроются перед ним эти новые, небывалые, но, конечно, известные ему страдания!
Должность хорошая, старинная: сиди только важнее на стуле, положи ногу на ногу, покачивай, да не отвечай сразу, когда
кто придет, а сперва зарычи, а потом уж пропусти
или в шею вытолкай,
как понадобится; а хорошим гостям, известно: булавой наотмашь, вот так!
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери
кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах
или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни
или на другом
каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению
или к неискусству врача.
Стародум.
Как! А разве тот счастлив,
кто счастлив один? Знай, что,
как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано
или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот,
кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга была не
кто иное,
как градоправительница,
или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения в обывателях спасительного страха, именно этим способом путешествовала по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца поевши".
Он не верит и в мою любовь к сыну
или презирает (
как он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем,
кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от него, я поступлю
как самая позорная, гадкая женщина, — это он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».