Неточные совпадения
Он уж был
не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все
забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, так и
не оберешься хлопот.
— Изображают они вора, падшую женщину, — говорил он, — а человека-то
забывают или
не умеют изобразить.
Фамилию его называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи думали, что он Алексеев. Постороннему, который увидит его в первый раз, скажут имя его — тот
забудет сейчас, и лицо
забудет; что он скажет —
не заметит. Присутствие его ничего
не придаст обществу, так же как отсутствие ничего
не отнимет от него. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме нет.
Шестнадцатилетний Михей,
не зная, что делать с своей латынью, стал в доме родителей
забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Но все это ни к чему
не повело. Из Михея
не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба
не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к делу, но за смертью отца он
не успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и
забыл о нем.
—
Забыл совсем! Шел к тебе за делом с утра, — начал он, уж вовсе
не грубо. — Завтра звали меня на свадьбу: Рокотов женится. Дай, земляк, своего фрака надеть; мой-то, видишь ты, пообтерся немного…
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться в делах, писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем
не останавливались:
не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто в нем вся сила и есть, и, кончив,
забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Точно так же, если Илья Ильич
забудет потребовать сдачи от Захара, она уже к нему обратно никогда
не поступит.
Четырнадцати, пятнадцати лет мальчик отправлялся частенько один, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город, и никогда
не случалось, чтоб он
забыл что-нибудь, переиначил, недоглядел, дал промах.
— Да, ради Бога,
не сердитесь и
забудьте. Уверяю вас, это только минутное увлечение… от музыки.
— Вы
не сердитесь?
Забыли? — говорил Обломов, наклоняясь к ней.
Всего мучительнее было для него, когда Ольга предложит ему специальный вопрос и требует от него, как от какого-нибудь профессора, полного удовлетворения; а это случалось с ней часто, вовсе
не из педантизма, а просто из желания знать, в чем дело. Она даже
забывала часто свои цели относительно Обломова, а увлекалась самым вопросом.
И он и она прислушивались к этим звукам, уловляли их и спешили выпевать, что каждый слышит, друг перед другом,
не подозревая, что завтра зазвучат другие звуки, явятся иные лучи, и
забывая на другой день, что вчера было пение другое.
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и
забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и
не был два дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе
не жаль ее.
Не отвечаю ma tante,
не слышу, что она говорит, ничего
не делаю, никуда
не хочу. А только ты пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
Тарантьев выпучил глаза на эту никогда
не бывалую выходку Обломова и даже
забыл обидеться тем, что его поставили ниже Штольца.
— Ты
забыл, сколько беготни, суматохи и у жениха и у невесты. А кто у меня, ты, что ли, будешь бегать по портным, по сапожникам, к мебельщику? Один я
не разорвусь на все стороны. Все в городе узнают. «Обломов женится — вы слышали?» — «Ужели? На ком? Кто такая? Когда свадьба?» — говорил Обломов разными голосами. — Только и разговора! Да я измучусь, слягу от одного этого, а ты выдумал: свадьба!
С Ильинскими людьми
не видалась с месяц,
забыла, как их и зовут.
—
Не сказала! Как странно!
Забыла! Я пошла из дома с человеком к золотых дел мастеру…
— Я
не шучу, право так! — сказала она покойно. — Я нарочно
забыла дома браслет, a ma tante просила меня сходить в магазин. Ты ни за что
не выдумаешь этого! — прибавила она с гордостью, как будто дело сделала.
— Да, да, милая Ольга, — говорил он, пожимая ей обе руки, — и тем строже нам надо быть, тем осмотрительнее на каждом шагу. Я хочу с гордостью вести тебя под руку по этой самой аллее, всенародно, а
не тайком, чтоб взгляды склонялись перед тобой с уважением, а
не устремлялись на тебя смело и лукаво, чтоб ни в чьей голове
не смело родиться подозрение, что ты, гордая девушка, могла, очертя голову,
забыв стыд и воспитание, увлечься и нарушить долг…
Он поскачет сломя голову в Обломовку, наскоро сделает все нужные распоряжения, многое
забудет,
не сумеет, все кое-как, и поскачет обратно, и вдруг узнает, что
не надо было скакать — что есть дом, сад и павильон с видом, что есть где жить и без его Обломовки…
— Да разве это можно
забыть? Разве это
не перевернуло всю мою жизнь? Ты
не видишь, как я счастлив?
— А если боль
не пройдет, — сказал он, — и здоровье твое пошатнется? Такие слезы ядовиты. Ольга, ангел мой,
не плачь…
забудь все…
— Прости меня, мой друг! — заговорила она нежно, будто слезами. — Я
не помню, что говорю: я безумная!
Забудь все; будем по-прежнему; пусть все останется, как было…
Отчего прежде, если подгорит жаркое, переварится рыба в ухе,
не положится зелени в суп, она строго, но с спокойствием и достоинством сделает замечание Акулине и
забудет, а теперь, если случится что-нибудь подобное, она выскочит из-за стола, побежит на кухню, осыплет всею горечью упреков Акулину и даже надуется на Анисью, а на другой день присмотрит сама, положена ли зелень,
не переварилась ли рыба.
А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти
забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, — она, в три прыжка, является в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе,
не подали бы с гущей, посмотрит, есть ли пенки в сливках.
Сама Агафья Матвеевна
не в силах была
не только пококетничать с Обломовым, показать ему каким-нибудь признаком, что в ней происходит, но она, как сказано, никогда
не сознавала и
не понимала этого, даже
забыла, что несколько времени назад этого ничего
не происходило в ней, и любовь ее высказалась только в безграничной преданности до гроба.
—
Не теперь только, ради Бога,
не теперь, Андрей! Дай
забыть. Ах, еще здесь…
— Тише, тише, кум! — прервал Иван Матвеевич. — Что ж, все тридцать пять! Когда до пятидесяти дотянешь? Да с пятидесятью в рай
не попадешь. Женишься, так живи с оглядкой, каждый рубль считай, об ямайском
забудь и думать — что это за жизнь!
Акулины уже
не было в доме. Анисья — и на кухне, и на огороде, и за птицами ходит, и полы моет, и стирает; она
не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она
забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
— Захар, шампанского к обеду! — закричал он,
забыв, что у него
не было ни гроша.
— Все скажу Ольге, все! — говорил Штольц. — Недаром она
забыть не может тебя. Нет, ты стоил ее: у тебя сердце как колодезь глубоко!
— Ну,
не нужно! — шепнул он в дверь. — Скажи, что
забыл,
не успел! Поди!.. Нет, поди сюда! — громко сказал он. — Знаешь ли новость, Захар? Поздравь: Андрей Иваныч женился!
Оттого он как будто пренебрегал даже Ольгой-девицей, любовался только ею, как милым ребенком, подающим большие надежды; шутя, мимоходом, забрасывал ей в жадный и восприимчивый ум новую, смелую мысль, меткое наблюдение над жизнью и продолжал в ее душе,
не думая и
не гадая, живое понимание явлений, верный взгляд, а потом
забывал и Ольгу и свои небрежные уроки.
— Ужели
не все тут? Что же еще? Ах!.. — очнувшись, весело прибавил потом. — Совсем
забыл «голубиную нежность»…
— И вам тоже, Иван Алексеич,
забыла капусты к котлетам приготовить, — прибавила она, обращаясь к Алексееву. —
Не взыщите.
На человека иногда нисходят редкие и краткие задумчивые мгновения, когда ему кажется, что он переживает в другой раз когда-то и где-то прожитой момент. Во сне ли он видел происходящее перед ним явление, жил ли когда-нибудь прежде, да
забыл, но он видит: те же лица сидят около него, какие сидели тогда, те же слова были произнесены уже однажды: воображение бессильно перенести опять туда, память
не воскрешает прошлого и наводит раздумье.
— Ты
не видишься с людьми, я и
забыл: пойдем, я все расскажу тебе… Знаешь, кто здесь у ворот, в карете, ждет меня… Я позову сюда!