— Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А на новой квартире, — продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, — дня в три не разберутся, все
не на своем месте: картины у стен, на полу, галоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой. То, глядишь, ножка у кресла сломана, то стекло на картине разбито или диван в пятнах. Чего ни спросишь, — нет, никто не знает — где, или потеряно, или забыто на старой квартире: беги туда…
Неточные совпадения
Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом
на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum [видимость (лат.).] неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал
свой кабинет. Утонченный вкус
не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево
местами отстало.
В деревне с ней цветы рвать, кататься — хорошо; да в десять
мест в один день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь
на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он
не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя
свое человеческое достоинство и
свой покой.
Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам и
свое ловко пройденное поприще служения в присутственном
месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски
на медные деньги,
не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.
Или вовсе ничего
не скажет, а тайком поставит поскорей опять
на свое место и после уверит барина, что это он сам разбил; а иногда оправдывается, как видели в начале рассказа, тем, что и вещь должна же иметь конец, хоть будь она железная, что
не век ей жить.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над
своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное
место в сердце, если вопросы ее
не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала
на призыв ее воли, и
на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы кажутся в сером цвете.
Ольга осталась
на своем месте и замечталась о близком счастье, но она решилась
не говорить Обломову об этой новости, о
своих будущих планах.
Хозяйку он усадил
на свое место, а Ивана Матвеевича и Тарантьева дозваться
не мог.
Иногда выражала она желание сама видеть и узнать, что видел и узнал он. И он повторял
свою работу: ехал с ней смотреть здание,
место, машину, читать старое событие
на стенах,
на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить
не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью со дня приезда Ольги.
— Что кричишь-то? Я сам закричу
на весь мир, что ты дурак, скотина! — кричал Тарантьев. — Я и Иван Матвеич ухаживали за тобой, берегли, словно крепостные, служили тебе,
на цыпочках ходили, в глаза смотрели, а ты обнес его перед начальством: теперь он без
места и без куска хлеба! Это низко, гнусно! Ты должен теперь отдать ему половину состояния; давай вексель
на его имя; ты теперь
не пьян, в
своем уме, давай, говорю тебе, я без того
не выйду…
— Помни же, — заключила она, садясь
на свое место, — что ты отступишься только тогда, когда «откроется бездна или встанет стена между ним и тобой». Я
не забуду этих слов.
Кухня была истинным палладиумом деятельности великой хозяйки и ее достойной помощницы, Анисьи. Все было в доме и все под рукой,
на своем месте, во всем порядок и чистота, можно бы сказать, если б
не оставался один угол в целом доме, куда никогда
не проникал ни луч света, ни струя свежего воздуха, ни глаз хозяйки, ни проворная, всесметающая рука Анисьи. Это угол или гнездо Захара.
Дети ее пристроились, то есть Ванюша кончил курс наук и поступил
на службу; Машенька вышла замуж за смотрителя какого-то казенного дома, а Андрюшу выпросили
на воспитание Штольц и жена и считают его членом
своего семейства. Агафья Матвеевна никогда
не равняла и
не смешивала участи Андрюши с судьбою первых детей
своих, хотя в сердце
своем, может быть бессознательно, и давала им всем равное
место. Но воспитание, образ жизни, будущую жизнь Андрюши она отделяла целой бездной от жизни Ванюши и Машеньки.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую
не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
Неточные совпадения
Тем
не менее вопрос «охранительных людей» все-таки
не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо
на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить
свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли
на бригадирский двор, но сказать ничего
не сказали, а только потоптались
на месте, чтобы засвидетельствовать.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали
на свои места и начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине
не было, и начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Он
не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже
своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего
не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а
не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих
мест до сих — и
на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Строился новый город
на новом
месте, но одновременно с ним выползало
на свет что-то иное, чему еще
не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело
свою историю…
Рапортовал так: коли хлеба
не имеется, так по крайности пускай хоть команда прибудет. Но ни
на какое
свое писание ни из какого
места ответа
не удостоился.