Неточные совпадения
— Вы бы
написали, сударь,
к хозяину, — сказал Захар, — так, может быть, он бы вас не тронул, а велел бы сначала вон ту квартиру ломать.
— Ну, хорошо, как встану,
напишу… Ты ступай
к себе, а я подумаю. Ничего ты не умеешь сделать, — добавил он, — мне и об этой дряни надо самому хлопотать.
— Однако мне пора в типографию! — сказал Пенкин. — Я, знаете, зачем пришел
к вам? Я хотел предложить вам ехать в Екатерингоф; у меня коляска. Мне завтра надо статью
писать о гулянье: вместе бы наблюдать стали, чего бы не заметил я, вы бы сообщили мне; веселее бы было. Поедемте…
—
К губернатору, что ли,
написать! — в раздумье говорил Илья Ильич.
— Эх, ты! Не знаешь ничего. Да все мошенники натурально
пишут — уж это ты мне поверь! Вот, например, — продолжал он, указывая на Алексеева, — сидит честная душа, овца овцой, а
напишет ли он натурально? — Никогда. А родственник его, даром что свинья и бестия, тот
напишет. И ты не
напишешь натурально! Стало быть, староста твой уж потому бестия, что ловко и натурально
написал. Видишь ведь, как прибрал слово
к слову: «Водворить на место жительства».
— Ну,
напиши к исправнику: спроси его, говорил ли ему староста о шатающихся мужиках, — советовал Тарантьев, — да попроси заехать в деревню; потом
к губернатору
напиши, чтоб предписал исправнику донести о поведении старосты.
— И ему
напиши, попроси хорошенько: «Сделаете, дескать, мне этим кровное одолжение и обяжете как христианин, как приятель и как сосед». Да приложи
к письму какой-нибудь петербургский гостинец… сигар, что ли. Вот ты как поступи, а то ничего не смыслишь. Пропащий человек! У меня наплясался бы староста: я бы ему дал! Когда туда почта?
— Мой-то повадился вон все
к той вдове ходить, — хрипел он тихо, по доверенности, — вчера
писал записку
к ней.
— Вы хотели ведь
написать к домовому хозяину?
— А ведь я не умылся! Как же это? Да и ничего не сделал, — прошептал он. — Хотел изложить план на бумагу и не изложил,
к исправнику не
написал,
к губернатору тоже,
к домовому хозяину начал письмо и не кончил, счетов не поверил и денег не выдал — утро так и пропало!
«Ведь и я бы мог все это… — думалось ему, — ведь я умею, кажется, и
писать; писывал, бывало, не то что письма, и помудренее этого! Куда же все это делось? И переехать что за штука? Стоит захотеть! „Другой“ и халата никогда не надевает, — прибавилось еще
к характеристике другого; — „другой“… — тут он зевнул… — почти не спит… „другой“ тешится жизнью, везде бывает, все видит, до всего ему дело… А я! я… не „другой“!» — уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу. Он даже высвободил голову из-под одеяла.
На празднике опять зашла речь о письме. Илья Иванович собрался совсем
писать. Он удалился в кабинет, надел очки и сел
к столу.
Он беспрестанно в движении: понадобится обществу послать в Бельгию или Англию агента — посылают его; нужно
написать какой-нибудь проект или приспособить новую идею
к делу — выбирают его. Между тем он ездит и в свет и читает: когда он успевает — Бог весть.
Он даже усмехнулся, так что бакенбарды поднялись в сторону, и покачал головой. Обломов не поленился,
написал, что взять с собой и что оставить дома. Мебель и прочие вещи поручено Тарантьеву отвезти на квартиру
к куме, на Выборгскую сторону, запереть их в трех комнатах и хранить до возвращения из-за границы.
— Отвезите письмо
к нему; я
напишу, — сказала она.
Он сел
к столу и начал
писать быстро, с жаром, с лихорадочной поспешностью, не так, как в начале мая
писал к домовому хозяину. Ни разу не произошло близкой и неприятной встречи двух которых и двух что.
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо?
К чему я не спал всю ночь,
писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
— Почему? — повторила она и быстро обернулась
к нему с веселым лицом, наслаждаясь тем, что на каждом шагу умеет ставить его в тупик. — А потому, — с расстановкой начала потом, — что вы не спали ночь,
писали все для меня; я тоже эгоистка! Это, во-первых…
Он бросился
писать, соображать, ездил даже
к архитектору. Вскоре на маленьком столике у него расположен был план дома, сада. Дом семейный, просторный, с двумя балконами.
— Расскажу всем, целому свету… нет, сначала тетке, потом барону,
напишу к Штольцу — вот изумится-то!
— Потом — сказать тетке,
написать к Штольцу.
Иногда придет
к нему Маша, хозяйская девочка, от маменьки, сказать, что грузди или рыжики продают: не велит ли он взять кадочку для себя, или зазовет он
к себе Ваню, ее сына, спрашивает, что он выучил, заставит прочесть или
написать и посмотрит, хорошо ли он
пишет и читает.
Остановившись на этом решении, он уже немного успокоился и
написал в деревню
к соседу, своему поверенному, другое письмо, убедительно прося его поспешить ответом, по возможности удовлетворительным.
Приходили хозяйские дети
к нему: он поверил сложение и вычитание у Вани и нашел две ошибки. Маше налиневал тетрадь и
написал большие азы, потом слушал, как трещат канарейки, и смотрел в полуотворенную дверь, как мелькали и двигались локти хозяйки.
— Да, надо бы, — повторил Обломов, — и сосед тоже
пишет, да вот дело-то подошло
к зиме.
— Начал было в гимназии, да из шестого класса взял меня отец и определил в правление. Что наша наука! Читать,
писать, грамматике, арифметике, а дальше и не пошел-с. Кое-как приспособился
к делу, да и перебиваюсь помаленьку. Ваше дело другое-с: вы проходили настоящие науки.
Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и
написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой
к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
Обломов стал было делать возражения, но Штольц почти насильно увез его
к себе,
написал доверенность на свое имя, заставил Обломова подписать и объявил ему, что он берет Обломовку на аренду до тех пор, пока Обломов сам приедет в деревню и привыкнет
к хозяйству.
— Тебя послушать, так ты и бумаги не умеешь в управу
написать, и письма
к домовому хозяину, а
к Ольге письмо
написал же? Не путал там которого и что? И бумага нашлась атласная, и чернила из английского магазина, и почерк бойкий: что?
— Вот как бы твой земляк-то не уперся да не
написал предварительно
к немцу, — опасливо заметил Мухояров, — тогда, брат, плохо! Дела никакого затеять нельзя: она вдова, не девица!
«Законное дело» братца удалось сверх ожидания. При первом намеке Тарантьева на скандалезное дело Илья Ильич вспыхнул и сконфузился; потом пошли на мировую, потом выпили все трое, и Обломов подписал заемное письмо, сроком на четыре года; а через месяц Агафья Матвеевна подписала такое же письмо на имя братца, не подозревая, что такое и зачем она подписывает. Братец сказали, что это нужная бумага по дому, и велели
написать: «
К сему заемному письму такая-то (чин, имя и фамилия) руку приложила».
— Ты бы
написал опять
к кому-нибудь из своих приятелей: узнали бы, по крайней мере…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут
пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю:
к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Я здесь
напишу. (
Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (
Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (тихо, Добчинскому).Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я попросить позволения
написать в вашем присутствии одну строчку
к жене, чтоб она приготовилась
к принятию почтенного гостя?
Здесь много чиновников. Мне кажется, однако ж, они меня принимают за государственного человека. Верно, я вчера им подпустил пыли. Экое дурачье! Напишу-ка я обо всем в Петербург
к Тряпичкину: он пописывает статейки — пусть-ка он их общелкает хорошенько. Эй, Осип, подай мне бумагу и чернила!
Анна Андреевна. Послушай: беги
к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (садится
к столу,
пишет записку и между тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал с нею
к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.