Неточные совпадения
— Нет, наша редакция вся у Сен-Жоржа сегодня, оттуда и поедем на гулянье. А
ночью писать и чем свет в типографию отсылать. До свидания.
«
Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все
писать, все
писать, как колесо, как машина:
пиши завтра, послезавтра; праздник придет, лето настанет — а он все
пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Раза два его поднимали
ночью и заставляли
писать «записки», — несколько раз добывали посредством курьера из гостей — все по поводу этих же записок. Все это навело на него страх и скуку великую. «Когда же жить? Когда жить?» — твердил он.
— На этом разве можно
писать? — спросил Обломов, бросив бумагу. — Я этим на
ночь стакан закрывал, чтоб туда не попало что-нибудь… ядовитое.
Накануне отъезда у него
ночью раздулась губа. «Муха укусила, нельзя же с этакой губой в море!» — сказал он и стал ждать другого парохода. Вот уж август, Штольц давно в Париже,
пишет к нему неистовые письма, но ответа не получает.
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю
ночь,
писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
— Почему? — повторила она и быстро обернулась к нему с веселым лицом, наслаждаясь тем, что на каждом шагу умеет ставить его в тупик. — А потому, — с расстановкой начала потом, — что вы не спали
ночь,
писали все для меня; я тоже эгоистка! Это, во-первых…
Прошла среда. В четверг Обломов получил опять по городской почте письмо от Ольги, с вопросом, что значит, что такое случилось, что его не было. Она
писала, что проплакала целый вечер и почти не спала
ночь.
Отчего по
ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и
написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи...
Днём ему не позволяли долго сидеть за столом, да и много народу было в доме, много шума; он
писал ночами, в строгой тишине, внимательно слушавшей его шёпот, когда он искал нужное слово. Скрип пера стал для него музыкой, она успокаивала изношенное, неверно работавшее сердце, и порою ему было до слёз приятно видеть на бумаге только что написанные, ещё влажные, круглые слова:
Неточные совпадения
Ночь тихая спускается, // Уж вышла в небо темное // Луна, уж
пишет грамоту // Господь червонным золотом // По синему по бархату, // Ту грамоту мудреную, // Которой ни разумникам, // Ни глупым не прочесть.
Спешу известить вас, —
писала она в одном из них, — что я в сию
ночь во сне видела.
Я помню, что в продолжение
ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты.
Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..
Наталья Савишна, которая всю
ночь 11 апреля провела в спальне матушки, рассказывала мне, что,
написав первую часть письма, maman положила его подле себя на столик и започивала.
Люблю тебя, Петра творенье, // Люблю твой строгий, стройный вид, // Невы державное теченье, // Береговой ее гранит, // Твоих оград узор чугунный, // Твоих задумчивых
ночей // Прозрачный сумрак, блеск безлунный, // Когда я в комнате моей //
Пишу, читаю без лампады, // И ясны спящие громады // Пустынных улиц, и светла // Адмиралтейская игла, // И, не пуская тьму ночную // На золотые небеса, // Одна заря сменить другую // Спешит, дав
ночи полчаса.